– Лава Служба! – донесся до него голос лоцмана. «Сколько же их?» – потерянно соображал Василевский. Берега исчезли. Тянуло низ живота, и, когда лодка слетала с гребня лавы и падала в пену, Григорий с отвращением и жалостью к себе сжимал колени.
– Гострэнька лава! – и через несколько минут или секунд Пивторак опять вещал: – Булгарська лава!
Теперь уже и Нестор побелел от охватившего его трясуна. Не было никаких сил противостоять гудящей, свистящей, улюлюкающей стихии, что несла, кидала их, словно перышко.
– Рогата лава! Грэбы! Грэбы! – кричал Щусю лоцман и яростно махал кулаком. Федор догадался, что скоро они минуют этот ад, и налег на весла. Но лодка и так летела стрелой. Поверхность воды опустела: ни скал, ни белых бурунов, ни даже волн – лишь стремительный темный поток. Щусь сидел спиной к порогу и не мог видеть, что самое страшное – впереди. Он почувствовал сладкий, гибельный озноб и услышал рокот падающей реки, который поглотил все звуки. А Нестор и Григорий в полном смятении затаили дыхание.
Лодка взлетела, некоторое время висела в воздухе и наконец со звоном ударилась, провалилась в ледяную клокочущую бездну Ненасытца. Сердце Федора зашлось. Он в ужасе закрыл глаза и заорал. Взвыли и Махно с Василевским. Когда они пришли в себя, лодка-дуб уже спокойно скользила по течению.
Вытерев пятерней лицо и перекрестившись, лоцман с удивлением заметил, что глаза Нестора Ивановича широко раскрыты, а рот улыбается. «Наш чоловик, – решил Пивторак, и это было высшей похвалой, на которую он был способен. – Та и ти двое молодци, хоть, можэ, и наклалы в штаны. Подывымось, чи побижать на острив».
На берег, однако, никто не попросился.
Пулеметы с трудом, правда, но были нащупаны и подняты якорями – восемь штук. Смазку с них смыло, да не беда. Их погрузили на подводы и увезли вместе с лодкой в Васильевку. Предварительно все, кто плавал, переоделись. Лютый даже по стопке им налил.
– Оцэ хозяин! – похвалил его Пивторак.
В селе оружие осмотрели, смазали, разделили.
– Трэба погриться, Нэсторэ Ивановычу, а то як бы лыхоманка нэ схопыла, – сказал Яков. – Прошу до хаты всих.
Выпили, завтракали, делились впечатлениями.
– Вы хоть слышали про лаву? – спросил Василевский, хитровато прищурившись.
– Когда сотня-другая на тебя с саблями полетит, Гриша, познакомишься, – отвечал Вакула, сладко опохмеляясь.
– То ерунда, Иван. В порогах лавы – чуть не обхезался, – с этими словами Василевский выскочил из-за стола.
– Дорогу герою! – хохотал Вакула.
– А откуда ваше село взялось? – поинтересовался Махно из уважения к хозяину.
Тот вытер усы, приосанился.
– Ци наши зэмли царыця отдала полковныку Синельникову. Можэ, чулы? А у його був сын – Васыль. Його имэнэм и названо.
– Так и станция, выходит, того полковника? – удивился Петр Лютый.
– Шо та станция? – небрежно махнул рукой Пивторак. – На тому боци Днипра, бачылы, палац стойить. Дворец, по-вашому. Там його родычка и зараз жывэ, Малама фамилия. У нэйи дви золоти булавы и сидло с самоцвитамы самого гэтьмана Украйины. Йим циньг нэма. А вы про якусь станцию балакаетэ…
Тут Якова позвали. Он вышел и возвратился озабоченный.
– Выбачайтэ, будь ласка. Хозяйин мэльныци у двори, – объяснил. – Ваши люды, Батько, на його контрыбуцию наложылы. Тры тыщи рублив.
– Кто? – рыкнул Махно.
– Тэмно було. Вин нэ знае.
– Что за дрянь? Не может того быть! – Нестор выскочил из хаты. Во дворе ждал дядя в добротном кожухе, без шапки.
