Нестор - страница 2

– Одна от него польза,– говорила Надежда,– хоть пенсию оставил нам с Кирюшей.

Оставшись одна, без мужа, с маленьким ребенком, несмотря на все трудности военного времени, Надежда расцвела и в свои двадцать пять лет стала прелестной женщиной. На нее стали обращать внимание, и недостатка в поклонниках не было. Но она не торопилась – не хотела ошибиться во второй раз и осторожно выбирала для Кирилла нового отца.

С Васадзе она познакомилась на второй день, когда тот остался у Лариных. Выйдя утром на кухню приготовить завтрак, навстречу ей из-за большого общего стола поднялся, по-военному склонив голову и даже прищелкнув каблуками, среднего роста симпатичный молодой человек. Светлые коротко стриженные волосы, чуть более темные, мягкие усы, зеленоватые, с медовым отливом смелые глаза, прямой аккуратный нос. Гимнастерка с алыми погонами Алексеевского военного училища подчеркивала крепкую широкоплечую фигуру. Нина Васильевна, которая хлопотала тут же, познакомила их.

– Наденька, – сказала она,– если вы не против, он поживет здесь некоторое время? Мы ему очень обязаны, а идти ему некуда.

– Пусть живет. – Улыбнулась Надежда. – Но вот погоны придется спороть. Так будет лучше.

Вечером на кухне на огромном сундуке, где хранили скудные продукты, Васадзе устроили постель.

– Будете охранять муку от мышей,– пошутила Нина Васильевна.

Но долго охранять не пришлось – уже через неделю Николай перебрался к молодой вдове, и неширокая кровать Надежды вполне уместила их обоих.

Через месяц капитан Ларин был уже на ногах. Злой, угрюмый— Васадзе его не узнавал. Некогда прямой, упругий, уверенный в себе фронтовой офицер ссутулился и бесконечно курил папиросы на кухне с открытой форточкой, вымораживая и так плохо обогреваемую комнату. Он мучился не из-за ноябрьского поражения и даже не из-за погибших друзей – солдаты гибнут на войне, – а из-за своей страны, которая катилась в тартарары. За которую он воевал, которую любил и в непобедимость которой верил, и которая принесла ему такую боль и разочарование. Человек действия, он не мог долго оставаться в унынии и неопределенности.

В начале января большевики из пулеметов расстреляли демонстрацию рабочих в Петрограде. Были убитые, раненые. Это событие опять свалило в постель поправлявшегося Ларина.

– Как он мог? Этот подлец Подвойский! Он же в духовной семинарии учился! – клял он организатора этого расстрела. Нина Васильевна прикрывала ему рот ладошкой и умоляла не пугать детей.

И только в середине февраля что-то произошло. Капитан пришел домой изменившимся, вернувшим свою былую форму: плечи расправлены, голова уверенно поднята, а глаза светились тайной и надеждой. Как будто он обрел цель и вернул смысл существования. Вызвав Николая, он устроился с ним в уголке кухни и под пение вечерней метели долго ему что-то говорил. Васадзе слушал капитана, все больше поражаясь услышанному. Уже больше двух месяцев он, привыкший к ежедневным тренировкам и занятиям, ничем не был обременен. И это угнетало его. Не мог двадцатилетний юноша сидеть на месте, прятаться и чего-то бояться. Накопившаяся энергия, многими годами натренированное тело требовали действий. То, что предлагал капитан Ларин, в корне должно было изменить его жизнь, и не только само существование, но и все устоявшиеся принципы и убеждения. С двенадцати лет его готовили к профессиональной воинской службе. Подобно его отцу, полковнику Васадзе, он должен был посвятить свою жизнь армии. Понятия чести, долга и дисциплины закладывали ему сначала в кадетском корпусе, а затем в училище. Капитан же предлагал нечто невообразимое, никак не совместимое с его юношеским максимализмом.