– Вообще-то, насколько я помню карту железной дороги, если мы едем до Ростова, то в Воронеж мы не должны были заезжать. Он должен был остаться в стороне, а мы через станцию Раздельную – дальше на юг,– сказал Зервас.
– Наверное, маршруты изменили и мы будем заезжать во все города, какие встретятся по дороге,– высказал свое мнение Иосава.
– Э-э-э! Так мы только через месяц доберемся до дома. – Ревишвили уже подсчитывал, хватит ли ему денег.
– Ну, месяц не месяц, но недельки две точно,– сказал Иосава.
Васадзе оставили караулить вещи, а остальные вышли из вагона.
Несмотря на то что наступила ночь, жизнь на железнодорожных путях кипела. От состава отцепили локомотив и куда-то отогнали. Рядом по рельсам прогрохотали и остановились пустые товарные вагоны, в которых были устроены трехэтажные нары. Дальше, в сторону здания вокзала, стоял еще один смешанный состав из вагонов и открытых платформ. Там мешались военные в кожаных куртках и суконных френчах, красноармейцы, солдаты недавно созданной Рабоче-крестьянской Красной армии, в папахах и помятых фуражках, кавалеристы, в поводу ведущие своих лошадей. На телегах подвозили какие-то тяжелые ящики. Стучали молотки и топоры, к товарным вагонам и открытым платформам пристраивались деревянные сходни. Шум и суета не прекращались до рассвета. А утром пассажиры московского поезда были разбужены громким стуком. Вдоль вагонов ходили красноармейцы, стучали прикладами и зычно кричали:
– Все выходим! Поезд дальше не идет! Выходим!
Несмотря на крик, недоумение и недовольство пассажиров, вагоны освободили быстро, и перед возмущенной толпой выступил командир в фуражке с красной звездой, который усталым голосом объяснил, что дороги на Ростов нет, там сейчас германские войска, их поезд реквизирован на нужды Красной армии, в случае неповиновения или эксцессов расстреливать будут на месте, а так идите куда хотите и добирайтесь до ваших мест как угодно.
Здание вокзала было забито людьми, которые чего-то ждали, каких-то несуществующих поездов, неопределенных обещаний, несбыточных надежд. Люди порасторопней, которые надеялись только на свои силы, уже договаривались с крестьянскими подводами на привокзальной площади, составляли караваны и устремлялись к родным местам на свой страх и риск. Увы, до Кавказа было слишком далеко.
Разошедшиеся по всей станции друзья собрались, как и договаривались, через час на площади у входа в здание вокзала. Каждый принес свою долю информации.
– С Ростовом ничего непонятно,– начал рассказывать Фома Ревишвили.– То там казаки, то немцы, то красные. Кто там сейчас, тоже не ясно. Ясно только, что туда лучше не соваться, там мы не пройдем. Поезда туда не ходят, а до Ростова почти четыреста семьдесят верст.
– Пятьсот километров,– поправил Зервас.
– А еще мне сказал один, – продолжил Фома,– полтора месяца назад под Армавиром большевики остановили поезд, высадили оттуда всех и расстреляли.
– Вранье, не может быть. Кто тебе такие глупости сказал?!– возмутились ребята.
– Кто мне это рассказал, сам и был в той поездной бригаде. Говорит, своими глазами видел. Всех мужчин перестреляли, даже совсем молодых, студентов, не пожалели.
То, что рассказал Ревишвили, не было из ряда вон выходящей историей, люди уже привыкли к расстрелам по любому поводу. В борьбе за власть все предпочитали расстрелять десятерых, если подозревали хотя бы одного из них. На выяснения времени не было.
