Мать Рустама забрала его из школы.
Это значит, что он вскоре забудет всё, чему его научили (в том числе и я). Перестанет есть ложкой, проситься в туалет. Пропадут все (и так минимальные) учебные навыки.
Я очень, очень расстроена.
Значит, всё было зря?
Как мы играли! Кормили куклу, расчёсывали ей волосы. Рустам не умел играть, он и игрушек-то не видел до того, как пришел в школу Он понемногу начал подражать моим движениям. Впервые произнёс звук «а». Собрал пирамидку.
Нам всегда было хорошо вместе. Он не хотел, чтобы я уходила.
Школа N – далеко не самое подходящее место для таких детей, как Рустам. Но это рай по сравнением с тем, что ждёт его дома. Дома требуют и хотят только одного: чтоб не мешал.
* * *
Дорогой Лёва!
Сегодня среда, ездила в детдом.
– Познакомься, это Лена, – говорит координатор Маша. – Она глухая. Недавно из дома, очень скучает. Но к ней приходит мама, и у Лены даже есть слуховые аппараты.
Лена сидит за решёткой кровати и смотрит на нас. У неё внимательные тёмные глаза, она коротко стрижена, как все, похожа на мальчишку. На вид лет двенадцать, но с возрастом в детдоме, скорее всего, ошибёшься.
– Она очень активная, такая, знаешь, любознательная девочка. Но её никуда не берут – ни к логопеду, ни в малую школу. Я как-то брала её в игровую, было очень интересно.
– А это Саша. Он слепоглухой. Ноги уже всё, поздно что-то делать, а руки очень хорошо работают. Сам всё берёт, интересуется. Умный мальчик.
– Слушай, – говорит мне директор программы, – ты же сурдопедагог? А почему ты не можешь пройти практику у нас в Павловске? Мы тебе глухих детей найдём и бумагу в институт напишем.
Да, действительно. В Павловске людей всегда не хватает, а в спецшколах мы, практиканты, только мешаем. Сбиваем процесс. «Портим детей». Нужно, в самом деле, пойти к завкафедрой и поговорить.
– Нет, нет, Маша, – говорит завкафедрой, – однозначно нет. Там же дети… это… необучаемые.
* * *
Под ногами хрустит щебёнка,
Голоса в темноте негромки.
Ты приводишь сюда ребёнка
И сажаешь у самой кромки.
Он сидит на песке прибрежном,
Голову запрокинув,
И глаза уголками вверх,
как рисуют у арлекинов.
Он твоей не услышит дудки,
Он глядит далеко и мимо,
Для него не проходят сутки,
Ибо время неразделимо.
Голос неба ему неведом,
Он не молится так, как все.
За тобой он не ходит следом
По янтарной речной косе.
Он спокоен и он бесстрашен,
Как уснувший в полях Иаков.
Он не строит высоких башен
И не чертит глубоких знаков,
Он пройдёт по земле счастливым,
Не оставив следа на ней,
И размоет ночным приливом
Отпечатки его ступней.
Вот и не было. Вот и сразу
Тяжело, горячо и бело,
Словно видели краем глаза,
Словно ветка плечо задела,
Так лучи над водой и сушей
На закате бегут, скользя,
И звенит бубенец пастуший,
Который поймать нельзя.
* * *
Дорогой Лёва!
Музыкотерапевт Алеся сегодня, кажется, заболела, и Санька очень страдал.
Дворовый мальчик Валера называет Саньку «чудо в ботинках». И верно, одна яркая черта Санькиной внешности – тяжеленная ортопедическая обувь. Вторая – рот. Я написала бы «улыбка», но трудно назвать улыбкой это выражение восторженного изумления. Как будто ты увидел какое-то чудо и глубоко вдохнул: ХАаа…
Может, поэтому «ха» или «кха» – единственное, что Санька произносит.
Утвердительно. Вопросительно. Недоверчиво. Презрительно. Восхищённо.
Увидит магнитофон, кулаком себя в грудь: «кха!»
– Что, у вас дома тоже магнитофон?
– Кха! Ха!
