Кин посмотрел на него, стиснув кулаки.
– Ты ничего не знаешь о том, что правильно! – заявил он. – Как и Исао со своими псами.
– И поэтому ты приполз обратно к хозяевам? Из-за подозрительной активности небольшой горстки людей? Рассказал монстрам, где находится наша деревня? Где спят наши дети? Наши дети, Кин?
– Ваши дети – насильники и убийцы, Даичи. Свиньи, все до единого. – Кин наклонился, в его пристальном взоре возникло отражение старика. – А свиней отправляют на убой.
Даичи плюнул на него. Брызги черной слюны попали прямо в гладкую латунь, служившую юноше лицом. С яростным шипением Кин выхватил железомёт из руки Кенсая. Устройство издало тихий, задыхающийся вздох, когда он прицелился, направив ствол между глаз Даичи.
Старик уставился прямо в бездонную черноту дула.
И кивнул.
– Давай.
Кин нажал на курок.
Она не должна здесь находиться.
Аянэ поднималась по лестнице, бесшумно, медленно. Во чреве капитула пел целый хор машин, а мехабак у нее на груди исполнял арию внутри разума, и фальшивые ритмы переплетались друг с другом.
Она остановилась на уровне жилых помещений, прижавшись к стене. Провела пальцами по предплечьям, пытаясь вспомнить поцелуи ветра Йиши на голой плоти, как встали дыбом волоски у нее на затылке и как покалывало свежестью кожу. Но сейчас она почти ничего не чувствовала: она была снова заключена в блестящую землисто-коричневую кожу, плотно облегающую тело, но не дающую ни тепла, ни комфорта.
Я не должна здесь находиться.
Место предназначалось для жилищ сятеев – братьев. У лже-особей, подобных ей, были покои, расположенные далеко за зданием капитула и двумя этажами ниже.
Аянэ занималась яслями-питомником, хирургическими протезами, имплантами, машинами, имитирующими жизнь в доме капитула. Мужская и женская плоть не смешивались никогда – даже когда приходило время и лже-особь должна была произвести на свет нового гильдийца, она встречалась только с чьим-то семенем и трубкой для оплодотворения.
Большинство гильдиек проживали жизнь, так и не познав мужского прикосновения.
Но она познала. Почувствовала его дыхание на обнаженном лице, губы, прижатые к ее губам, мягкие, как приглушенный лунный свет. Она закрыла глаза при воспоминании и свела бедра, чувствуя, как по телу бегут мурашки.
Нет, подумала она, не по телу – по коже. Моей коже.
Она выглянула на лестничную клетку и, когда путь освободился, проскользнула дальше. Серебристые руки сложились у нее за спиной, как лапки давно умершего паука, пока Аянэ скользила по коридору, читая имена на табличках у дверей жилищ.
И Аянэ нашла его, увидев тонкую латунную пластину со свежей гравировкой. Имя, за которое он долго боролся и теперь, наконец-то, получил.
Кин. Пятый Бутон. Секта мастеров-политехников.
Аянэ повернула рычаг, наблюдая, как стальная радужная диафрагма расширяется и открывается, впуская ее в комнату. Жилище Пятого Бутона было чуть менее аскетичным, чем у обычного лотосмена. Но, благодаря повышению, комната Кина теперь стала попросторнее. В ней располагался верстак. Кровать была пошире.
Аянэ повернулась и потянула за рычаг, диафрагма со скрежещущим вздохом сжалась, медленно заглушая свет за ее пределами. И теперь, в темноте, освещенная красным сиянием своих глаз и монитором чистоты над вентиляционным каналом, она стояла и просто дышала.
Должно быть, она сошла с ума, раз пришла сюда. Она рисковала всем – тем, что сделала, кровью, ложью, болью. Но разум переполняли мечты о нем, в животе, кружась, порхали мотыльки. Мысли о времени, которое они провели вместе, о том, что он заставил ее
