– Ну, ты что! Ну, вояка, так спать! Хоть из пушки пали, весь этаж взбаламутили, – возмущался Болотков. Первым, отодвинув животом Сарина, прошел военком, за ним, с узлами, громила Гринев, шофер Генки. Последним, с пакетами и кульками Болотков.
– Ну? Живой? – осмотревшись, спросил Генка.
– Жив – здоров, чушь какая-то приснилась.
– Это по молодости лет бывает, – усмехнулся военком.
– Да-да, сейчас мы выпьем, и за кошмары, и за то, что молоды, и за то, что там еще кой-чего крутится, – Генка покрутил пальцем у виска. Потом погрозил военкому, – а если там перестанет крутиться – вертеться, то и выпить не за что будет… а может и некому!
Болотков был под хмельком: весел и бесшабашен. Полковник, наоборот, суров и торжественен. Слова Генкины ему не понравились, нахмурился.
– Бросай тут, – кивнул шоферу на середину комнаты. – Часика через четыре подъедешь.
– Может, помогу? – с сомнением оглядывая офицеров, спросил Гринев.
– Иди, иди, сами управимся.
– Ну, ладно, – качнув головой, шофер скрылся за дверью.
– Распустил ты его, Болотков.
– Ничего подобного, а вот от помощи зря отказались, он бы за десять минут управился.
Андрей Яковлевич сердито посмотрел на Генку:
– Язык придерживай при подчиненных.
– А то, он дурак.
Да что с тобой, салагой говорить. С чего начнем? Кто на кухне? Я, наверное. А вы формой займитесь. Через полчаса, Генка, исколов пальцы иголкой, взвыл.
– Где этот чертов военком? На кухню смылся.
– Ну, что кричишь! Давай сюда. Погоны не можешь пришить. Что значит, не кадровик.
– Ага, не кадровик, – Генка облегченно перевел дух. – Ну, как там закусь?
За стол Олег офицеров пригласил уже в форме. Примерил фуражку, пару раз крутанулся: кругом, направо, налево.
– Как и не снимал, – удивился военком.
– А что ему сделается, сам же говоришь – кадровик, – хмыкнул Генка.
Андрей Яковлевич открыл холодильник, достал бутылку водки.
– Хватит коньяк жрать, – разлил сорокоградусную по стаканам. – Больше ничего не нашел, рюмок, фужеров нет, – встал, расправил плечи, подобрал животик, – ну, давай, капитан Максимов, не посрами Отечество! Друзей не забывай! Подвинул Олегу огромную мясистую помидору, – Бычье сердце, – люблю целые, с грядки, угощайся! – Окинул внимательным, прищуренным взглядом комнату, застолье, посмотрел на Олега, – Хоромы, скажем так, не богаты, не богаты. Но глаз нужен. Кто присматривать будет?
Болотков наполнил стаканы.
– Кто присматривать будет?
– Есть тут одна, – нашелся Олег.
– Надежный человек?
– Да что ты прицепился! – не выдержал Генка. – Все мы сделали. Живым выйдет из этого дерьма, сам тут жить будет. Нет – сыну распорядился.
Андрей Яковлевич взял стакан.
– Гена, ты ведь, действительно, молодой. Из-за этой площади такой может сыр-бор разогреться, что и костей не соберешь. Ну, а если все по уму сделали, то и слава богу.
Болотков открыл холодильник, достал еще бутылку.
– Ну что, теперь за пап, за мам?
Олег помалкивал, закусывал ветчиной, сыром. Он проголодался, дело уже к вечеру, а кроме стакана вина с утра во рту ничего не было.
– Ты ешь, ешь, – напутствовал его полковник. – Смотри, как живые, – он ножом с хрустом развалил надвое трепещущую, исходящую розовым прозрачным соком, помидору.
Генка протянул к мясистой красной половине руку, неожиданно отдернул ее:
– Да оно бьется!
– Ну, все, готов ЭНША.
Андрей Яковлевич макнул дольку в солонку, отхватил кус: по жирному подбородку заструился сок, закапал на скатерть, оставляя почему-то ярко-красные, расползающиеся пятна. Испуганно уставился на них, тряхнул головой, растеряно глянул на Сарина, потом на Болоткова, потрогал пальцем, лизнул. Опять растеряно посмотрел на офицеров.
