Тургенев. Да, то, что на западе почитается шуткой, в России доводится до трагедии. Это же в Вене нашлись затейники, рассылавшие такие дипломы знакомым. Наши лишь воспользовались этим опытом. А что с самим Дантесом?
Вяземский. Его судьба пока неизвестна, и приговор не произнесен. Но он весьма весел и спокоен, как если бы ничего не произошло. Что до его папаши, то место посла в Петербурге ему придется оставить, потому он превратился в лавочника: распродает обстановку, и все ходят к нему как в старый мебельный склад, продаваемый с публичного торга.
Жуковский. Почему он не сделал этого три месяца назад!? Ведь собирался же уехать! Итак, какими же выводами из этой трагедии мы будем руководствоваться впредь?
Тургенев. В начале нашего разговора вы сослались на мнение Елены Павловны и ее супруга, Михаила Павловича. И «клика» у великой княгини, и «любезный комитет» у великого князя подразумевают некую множественность причастных к делу.
Вяземский. То есть, остается вопрос, возможно ли назвать все эти имена? Увы…
Тургенев Они слишком высоко находятся? Пушкин был обречен?
Жуковский. Я так не думаю.
Тургенев. Я и не настаиваю. Я на судьбе своего брата вижу, что государь не может спокойно вспоминать о своем восшествии на престол. А Пушкин являлся постоянным напоминанием о том декабре. Ретивые царедворцы позаботились о том, чтобы это неудобство исключить.
Жуковский. Но государь проявил такую заботу о семье поэта, о его имени…
Вяземский. Предварительно лишив семью кормильца…
Жуковский. Имеющиеся факты можно трактовать по-разному.
Тургенев. Я уже сказал, что не настаиваю на своей точке зрения. И не потому, что сомневаюсь в сказанном. Совсем наоборот. Очень хочется верить, что Пушкин мог бы еще жить и жить и радовать нас своими произведениями. Но… Вы по-прежнему намерены отправить письмо адресату?
Жуковский. Мне показалось, что я получил ваше одобрение.
Тургенев. Одобрение безусловное! Но я бы хотел уехать в Париж до того, как граф получит это письмо. Своей откровенностью Пушкина вы не воскресите, а мои планы могут порушиться. Поэтому я прошу вас лишь повременить с отправкой письма.
Вяземский. Действительно, исправить уже ничего нельзя. Да и Александр Христофорович вряд ли устыдится своего поведения. Он не раз, поди, поблагодарил всевышнего за то, что Пушкин уже не нуждается в опеке его ведомства.
Жуковский. Вы оба против?
Вяземский. Разоблачая чей-то заговор, чью-то подлость, тем более вот так, втроем, мы сами становимся заговорщиками. И если до сих пор мы искренно отрицали какой-либо сговор, то после вашего письма сделать это будет труднее.
Жуковский. Но вы разделяете мою точку зрения?
Тургенев. Безоговорочно!
Вяземский, Естественно! Но мне кажется, что мы как-то принизили роль самого Пушкина в произошедшем…
Жуковский. Что вас смущает?
Вяземский. Я уже обмолвился, что поэт чуть ли не искал смерти.
Жуковский. А я уже говорил, что это абсурд.
Вяземский. Я, вероятно, неудачно выразился. Ведь Пушкин женился совсем не случайно. Он хотел уехать куда-нибудь с дипломатической миссией. Его не пустили, и он женился., ища счастья на проторенных путях, как он сам говорил. А женившись, почувствовал свою зависимость от обстоятельств.
Жуковский. Есть у него эта мысль. В «Египетских ночах» главному герою неприятен человек, с высот поэзии опустившийся до меркантильности конторщика, хотя он и понимает житейскую необходимость денег. И все мы в трагедии с поэтом убедились в недостаточности для жизни одной поэзии.
