Я не бью от безделья баклуши,
Сочиняя строку за строкой:
Я хотел бы любимой Настюши
Хоть разочек коснуться рукой.
Все равно, до чего мне коснуться —
До руки, до плеча, до волос.
Мне советовал мудрый Конфуций
Не откладывать важный вопрос.
Я хочу убедиться на ощупь,
Что Настюша вполне во плоти.
А затем в близлежащую рощу
Я увлек бы ее по пути.
И в безлюдной, таинственной чаще,
Где березы да сосны вокруг,
Мое сердце забилось бы чаще
От предчувствия сладостных мук.
То сильнее бы сердце, то глуше
У меня клокотало в груди,
И сказал бы я милой Настюше:
«Ты забыла убрать бигуди».
И она бы воскликнула: «Милый,
Хорошо, что мы в роще одни,
А не то бы за вид мой унылый,
Ох, попало бы мне от родни!».
И сказала бы тихо Настюша:
«Помоги-ка мне снять бигуди».
Повелению молча послушный,
Я бы сел у нее позади.
И я мысленно руки прижал бы
К аппетитным ее «близнецам»,
Но помехою были бы жабы,
Объяснявшие что-то самцам.
И дрожащими страстью руками
Я бы рыскал в ее волосах,
Зажимая стыдливо ногами
Беспокойного друга в трусах.
От волнения, страсти и жара
Я бы долго не мог распознать,
Как снимается эта тиара,
Полонившая каждую прядь.
И возился бы я до рассвета,
Но Настюша сказала бы: «Всё,
Процедуру на новое лето
Мы с тобою перенесём».
И, поднявшись с травы осовелой
В ореоле своих бигудей,
Непрочитанной грустной новеллой,
Проклиная коварных чертей,
Дорогая бы вышла из рощи,
Целомудренно выправив стан,
А мои сотрясенные мощи
Охладил бы вечерний туман.
И стоял бы я, как изваянье,
Удивленных берез посреди,
Причитая: «Такое свиданье
Погубили ее бигуди!».
И, не солоно в роще хлебавши,
Я поплелся бы утром домой,
Просто так, ни за что пострадавший,
Бигудиной сраженный чалмой.
И себя изводил бы я гневом:
Ну, какая мне разница, что
В бигуди согласилась бы дева
На любовь или в старом пальто?!
Я себя огражу от надлома
И поверю, что все впереди.
Лишь бы Настя оставила дома
Роковые свои бигуди.
