Он хихикает. Мои глаза сужаются.
– Что, считаешь, я не разберусь с этими рецептами?
Он причмокивает губами, пережевывая, а потом одаривает меня своей самой широкой улыбкой.
– Вау. – Я выпрямляюсь. – Общение с тобой отлично укрепляет мою уверенность в себе. Ты об этом знаешь?
Макс взвизгивает, а я посмеиваюсь, убирая волосы с его глаз.
– Хорошо, малыш. Я постараюсь формулировать свои вопросы так, чтобы мне нравились твои ответы.
На столе звякает телефон. Восьмой раз за восемь иннингов.
Неизвестный: Это Сандерсон… снова. Эйс хочет знать, как дела у Макса.
Я не могу удержаться, чтобы не закатить глаза при виде неизвестного номера, с которого задан вопрос, – точная копия тех, что я получила в течение всех семи предыдущих иннингов. Кай просто смешон, втягивая этих бедных сотрудников в свое безумие гиперопеки.
Я: Отлично. Он очень хорошо спит после виски, которое я подлила в его бутылочку.
Неизвестный: О, ладно. Ну, эм… Эйс хочет, чтобы я сказал тебе, что ты уволена.
Я: Странно. За сегодняшний вечер меня уволили уже трижды, но я все еще сижу в отеле с его сыном.
Неизвестный: Я уверен, что он снова свяжется с вами в девятом иннинге.
Я: Уверена, что так и будет.
Когда я соглашалась на эту работу, то не была до конца уверена, что готова провести лето, заботясь о ком-то, кроме себя, но я согласилась, потому что моему отцу практически невозможно отказать. Как бы то ни было, Макс убедил меня в том, что с ним легко, но чрезмерно заботливый стиль воспитания его папаши заставляет меня усомниться в своем решении.
Мое внимание возвращается к маленькому мальчугану, который весь измазан авокадо.
– Макс, твой папа – самый властный родитель на свете?
Он визжит, и я моментально воспринимаю это как категорическое «да».
– Так я и думала.
Даже не сняв форму, я бегу трусцой по коридору в свой гостиничный номер. Стараясь ступать как можно тише, захожу в затемненное помещение, генератор белого шума[34] заглушает все звуки, которые я издаю, когда спешу к кроватке Макса.
С ним все в порядке. На самом деле я бы сказал, что с ним все более чем в порядке, он крепко спит в уютной пижамке, сжимая в кулачке свою любимую игрушку, о которой я не говорил даже Миллер.
Не знаю, почему я не рассказал ей о крошечной игрушке в форме лисы, на которой он помешан. Макс не засыпает без этой штуки, но, хотя я рад, что он заснул, я солгу, если скажу, что я в полном восторге от того, что новая няня, похоже, прекрасно справилась и без моих указаний.
Заметив свет, просачивающийся сквозь щель под соседней дверью, я постукиваю костяшками пальцев по перегородке между моей комнатой и комнатой Миллер.
– Войдите, – говорит она достаточно громко, чтобы я мог расслышать.
Открыв дверь, я вижу, что она сидит, скрестив ноги, на матрасе, полностью сосредоточенная на телевизоре. Радионяня Макса стоит на прикроватной тумбочке, чтобы она могла присматривать за ним, пока сама смотрит без звука передачу «Кулинарный канал».
– Для тебя это имеет смысл, если ты ничего не слышишь? – Я указываю на телевизор, но Миллер не смотрит в мою сторону, не отрывая взгляда от экрана.
– С выключенным звуком в этом гораздо больше смысла. Я просто хотела посмотреть, как они готовят фриттату[35]. Мне не нужна предыстория о том, что у их прабабушки была птицеферма и это вдохновило их на приготовление этого блюда для своих детей в их первый школьный день, понимаешь?
