– Я – это ты, – шептали они каждому прохожему, рассекая теплую плоть бесплотными голограммами.
Люди то отступали, то отшатывались в ужасе, но вскоре поняли, что это всего лишь прозрачный образ и даже стали подставлять уши для слов. Фигуры вперивались в плотные тела, расплескивая ядовитые огненно-черные краски, и собирались вновь за их спинами.
– Я – это вы, – донеслось сверху, когда большая фигура в небе разомкнула губы.
Она осталась одна в темноте, загородив собой почти все небо. От механических плеч и фарфоровой маски лица рассеивалось слабое свечение, разгоняя тьму. Девушка… определенно, она походила на молодую девушку. По крайней мере, она была сделана из гладких материалов без ржавчины и щербин, и блестела новизной – это Дэвид подметил сразу. А все новое никогда не выглядит старым, и дроид тоже не выглядел.
Девушка показалась только по пояс, но хватало и этого – взору открывалось то, что многие не хотели бы ни видеть, ни знать. Стальная серебристая шея, стальные серебристые плечи и темные нити из нановолокна, питающие энергией тонкие гиперивые жилы по всему телу – жилы, отделяющие жизнь от смерти. Лицо, наполовину фарфоровое, наполовину механическое, раскрывало зияющую дыру с правой стороны челюсти – там, где не было сплошного белого глянца.
Когда она говорила, половина ее фарфорового лица билось на мелкие осколки, танцующие по щекам и скулам. Когда она замолкала, они снова собирались в непроницаемую маску. Ни одной эмоции нельзя было прочитать за этой маской, если она не поломается. Дэвид не знал, на сколько осколков она рассыплется, если девушка вдруг разозлится.
Один глаз топил в себе глубину бирюзового моря, сверкая почти малахитовой зеленью, второй оставался черным и не имел зрачка. Половина черепа дроида вынужденно была лысой – мыслящее ядро прочно защищалось толстой стальной пластиной со встроенными иглами датчиков. На другой половине – из синтетической кожи, торчал ярко-рыжий пучок волос, стекая по левому краю черепа и впалой щеке, словно острая волна. У этого лица не было четких, выверенных черт, разве что острый подбородок и пологие гибкие скулы, делавшие овал похожим на аккуратное гладкое яйцо. При каждом движении челюсти многочисленные жилы сгибались и разгибались, делая правую половину неестественно подвижным. Будто змеи кишели прямо в челюсти.
Приглянувшись, Дэвид понял, что снова ошибся. «Это не дроид, – второй раз за вечер подумал он, с досадой. – Это киборг. Дроид не станет натягивать на голову так мало кожи. Так же вообще никто не делает, только бывшие люди. Я бы тоже цеплялся за свои остатки, отвались у меня половина черепа. И тело заодно. Под стальными пластинами у нее настоящие мозги, а не мыслящее ядро. Это уж точно. Какая же она страшная, если все-таки хоть немножко живая. Зачем она не натянула кожу на лицо? Эти фарфоровые щеки очень пугают, да и механические тоже».
Сначала этот ворон… а потом она… новый мир путал его, и путал неприятно. Дэвид боялся, что однажды между ними – киборгами и дроидами, не станет никакой разницы, и живые станут мертвыми, а мертвые обретут право называться живыми. Интересно, она думает так же? Конечно… иначе бы не светилась на этом небе, и не говорила странные слова. Опасные слова, хоть еще и не произнесла ничего такого. Дэвид подозревал, что сейчас услышит нечто запретное, что не понравится его начальнику. Зачем тогда отключать дроидов и клубнику на больших экранах, если не сказать парочку опасных слов?
