«Это не дроид, – с изумлением догадался Дэвид, – это киборг». Другой глаз у ворона был совершенно обычным – черным, как и полагается настоящему ворону. Дэвид увидел это, когда птица резко повернула голову, в очередной раз заломив шею. Это была ювелирная, очень тонкая работа, стоившая гораздо больше, чем тридцать монеро. Не удивительно, что торговец сразу потерял к нему интерес. Будь у него такой ворон, он бы тоже сошел за богатого.
– Кто здесь?! – громко спросил ворон, пока его хозяин забавлялся с безделушками. – Кто здесь, кто здесь?!
Взмах, еще взмах – и холодный воздух Арсии плавно нырнул в шелковые смоляные перья. Перышки зашевелились, словно живые. Птичьи суставчики напряглись, заставив когти впиться в ткань. Дэвиду нравилось наблюдать за ним. Ворон походил на забавную игрушку, особенно когда открывал и закрывал клюв. Только думать так было не совсем красиво. Все же, у него в его груди бьется сердце, и он живой.
А бьется ли? Дэвид поймал себя на мысли, что не знает этого. Несомненно, мозг у него птичий – иначе это был уже не киборг. Искусственные животные интеллекты не создавались для развлечения, их не найти в частных руках. Особенно на окраине, на плече у прохожего, рассматривающего ромашки. Соколы могли летать в небе, жуки перебирать толщу породы, но все они имели государственную маркировку. А это просто ворон на плече. Ничего серьезного.
Только сердце у него вполне могло быть искусственным, если вообще имелось. Присутствие сердца не входило в обязательный перечень, признающий существо живым. В этот перечень входил только мозг. Может, поэтому мир и сходит с ума, подумал Дэвид.
– Кто здесь… – уловил острый слух Дэвида. Такое тихое, робкое, что сразу понял – это сказал не ворон. А еще он понял, что ворон повторяет лишь то, что слышит, а, значит, не он первым сказал эти слова. Эти слова сказал многогранник в его руках.
Очередное «Анпейту двадцать-восемнадцать. Активация» вдохнуло жизнь в существо, у которого было восемь граней. Дэвид хорошо посчитал, ведь каждая из них светилась разными цветами и перепутать было невозможно.
Подушечки пальцев почувствовали едва уловимую вибрацию. Дэвид потрогал сначала левой рукой, потом правой, а потом снова взял в левую. Так он хотя бы ощущал легкое шевеление – кожа на правой руке одубела и совсем перестала чувствовать. Полет Миражей отобрал у него не только боль, но и колкость холода.
– Здесь я, – Дэвид не знал, как представиться. – Это я… тут.
– Ты моя мама? – спросил многогранник.
– Мама! Мама! – хлопнул крыльями разговорчивый ворон, разогнав обжигающий морозный воздух.
Вспыхнув гранями, интеллект замолчал и притаился. Видимо, он испугался громкого голоса. Есть ли у него зрение, Дэвид не знал.
– Я возьму этот, – сказал он, пытаясь показать лавочнику активированный «брелок». Тот даже не обратил внимание на него, заворачивая в подарочную обертку третью по счету безделушку.
Ворон расправил крылья, спорхнув с плеча хозяина сразу, как только Дэвид оставил в покое корзину. Он приземлился на ее край, с интересом рассматривая черные камни. Потом он опустил голову в корзину, поддел клювом один из многогранников и выбросил его на мостовую. И громко закричал, что уши заложило. Потоптался немного, хлопнул перьями и вдруг замер. Клюв у него застыл раскрытым, грудь выгнулась вперед, хвост опустился ниже, чем лапки. Неестественная поза, неестественное поведение, неестественная тишина… Дэвид не мог поверить, что эта птица, наконец, заткнулась. Еще мгновение назад он любовался ею, но сейчас испытывал острое желание свернуть ей шею. Слишком уж давили на виски ее громкие крики.
