– Иногда сны короткие, иногда длинные, – помедлив немного, неуверенно проговорил Дэвид. – Но все они темные и в них много дыма. Я не люблю дым.
– Когда начались эти сны?
– Совсем недавно.
В своих темных снах Дэвид каждый раз задыхался. Иной раз ему чудилось, что пахнет горелой смолой, иногда – подпаленной влажной соломой или тлеющим листом конопли. Сколько бы Дэвид не принюхивался, не мог посчитать все запахи. Их было много, и ярче всего пах табак. Табак он не любил еще больше, чем дым. Когда он чувствовал этот терпкий запах, ноздри сами собой поджимались, как испуганные лепестки мимозы, его охватывала паника и горло забывало, как втягивать воздух.
Когда создавались генсолдаты, кто-то из ученых решил, что им повредит увлечение куревом и алкоголем, какая встречается у всех здоровых вояк. Так снижается их эффективность, решили они. Это отвлекает он решения главных задач. Кто-то с крупными погонами, кто не имел в себе таких генетических изменений, их поддержал. Когда к власти пришла госкорпорация «Голем», солдат освободили от казарменной жизни, но как скрашивать свободное время, ни один ученый им так и не подсказал.
Нет, он не покрывался пятнами, не бился в конвульсиях, не исходил пеной у рта. Он просто панически боялся, будто в голове щелкало что-то, как у пса, которого каждый раз били током при виде вора в черной маске. Чистый рефлекс. Многим из таких, как Дэвид, удавалось побороть этот страх, особенно в отношении алкоголя. Большинство тренировалось намеренно, и некоторые обнаруживали в себе талант, преодолевавший любые генетические вмешательства. Нужно было только закрыть глаза и ждать, как огненная жидкость булькнет в желудок. Наверное, это сделать было проще всего. Дэвид сам убедился в этом, когда парочку раз напивался вусмерть. Терпкий виски кусал его изнутри, но совсем недолго и совсем не так, как это сделала бы собака или змея. Янтарная жидкость согревала грудь и приятно пощипывала нутро, а когда окончательно уходил страх, ему становилось хорошо.
Но дым… это был настоящий ужас. Он не булькал внутри, забавно ударяясь о стенки желудка, если потрясти животом. Он запечатывал легкие, не давая пробиться воздуху и душил.
– И все же… недавно – это когда? Уточните, – настаивал доктор. – Мне нужно понять, связаны ли они с Полетом Миражей.
– Нет, док, это началось до… – Дэвид осекся, – …до «полетных» снов. Если честно, не знаю, какие сны ужасней, в которых задыхаешься, или в которых хочешь остаться навсегда…
– А вам снится еще что-то, кроме дыма?
Кроме дыма ему снилось еще кое-что. Темнота. Такая густая, что в ней можно было увязнуть и потонуть. Порою казалось, что она заливает глаза, легкие и рот не слабее дыма, но, когда он начинал двигаться в ней, болтать руками и ногами и потом бежал, бежал чтобы найти выход из сна, она расступалась. Ускользала из-под пальцев, будто боялась, что он ударит ее, а потом все равно смыкалась за спиной и становилась еще гуще, и Дэвид понимал, что это ловушка. Она просто заманивает его, чтобы он быстрее бежал и сильнее терялся. Тогда-то его и настигнет дым.
В темноте и дыму сновали черные тени. Он бы не заметил их в этой кромешной темени, но они научились танцевать вместе с дымом и называть свои имена. Сначала Дэвид не мог разобрать их шёпота, но потом услышать отчётливое «Маркус» и «Грегори» и решил, что их так зовут. Еще были «Виджен» и два «Брэда» и еще одна большая тень, имени которой он не знал. Она так и не назвала себя, только мычала что-то и извивалась, вплетаясь своим танцем прямо в дым. В справочнике он нашел, что это именно имена, хоть и очень старые. У всех теней они были, в этом не было сомнений. Особенно у той, огромной, мычащей и очень приставучей тени, которая, по мнению Дэвида, и была источником самого нелюбимого его запаха – табачного. Он никогда не видел, чтобы тени курили, но откуда-то должен был взяться этот дым.
