В комнате стало тихо, и было слышно, как где-то неподалёку орал, ругаясь, какой-то пьяный мужик.
– Санька, конечно, жаль, – с тоской в голосе сказал Серёга, скомкал в кулаке записку и швырнул её в угол комнаты.
Санёк, один из дружков Жеки, ровесник Грозина, познакомился с Серёгой в следственной тюрьме, когда они пребывали какое-то время в одной камере. Он уже успел жениться и развестись, и у него, как и у Серёги, была от неудачного брака дочурка.
– А про это, – он кивнул в угол комнаты, куда только что швырнул записку, – забудь!.. По воробьям из пушек – по Луне из рогатки!.. Ты им уже ничем не поможешь, а сам – вляпаешься!
Грозин на какое-то время приумолк, а затем хлопнул Жеку по плечу и снова заразительно заржал, но Жеке было не до смеха – он просто размышлял.
– Сохатый во всем виноват, – поразмыслив, сказал Жека. – Из-за него Влад в шизо угодил, а так он со мной в одном этапе должен был идти.
– Какой сохатый?!.. Причём тут сохатый? – не сразу понял Грозин, а потом с удивлением спросил: – Так это Лось, что ли?!.. И он за Лося в шизо сел? А Влад – это твой корефан – смуглый такой, с большой тыквой и золотой фиксой, да?
Жека утвердительно кивнул головой, а Грозин, изобразив на лице непонимание, замолчал.
Лось – сутуловатый верзила и достаточно неприятный тип с бесцветными, выпученными, как у совы глазами, и слюнявым, оттопыренным по-рыбьи ртом, был известной фигурой на их зоне. Лось отбывал срок за изнасилование. Этот трусливый, забитый парень был не в меру болтлив, ещё не в меру ленив и кроме шутливого, а порою презрительного к себе отношения у большинства осуждённых не вызывал.
Походка у него напоминала лосиную поступь: он медленно, почти величаво вышагивал по зоне, покачивая при ходьбе своей массивной башкой с огромными ушами, торчащими в разные стороны, а когда останавливался, то медленно её поворачивал, озираясь по сторонам и пожевывая губами. В этот момент он достигал максимального сходства с сохатым обитателем леса, за что и был прозван Лосем.
Здесь, на зоне, в убогой душонке Лося всё ещё жил насильник, правда, пока это проявлялось только в его пустой болтовне.
«Я, как за вахту выйду, я точняк Веру Ивановну за-ва-лю!» – рассуждал он часто вслух, выговаривая последнее слово по слогам, и при этом шлепал губами, истекая слюной. А Вера Ивановна – дородная и высокая женщина с добрым характером, заведующая больничкой их исправучреждения, слышала об этом его трёпе от других осуждённых, но к Лосю относилась, по-прежнему, как к большому и бестолковому ребёнку.
Лось не работал, а больше сачковал в бригаде, где трудился Влад. И тот как-то раз решил заняться трудовым перевоспитанием Лося, но педагог Макаренко получился из него никудышный.
В тот день Влад сгоряча скрутил запуганного Лося резиновым шлангом, повозюкал его в таком виде по куче песка на стройплощадке, где они работали, и слегка попинал ногами в воспитательных целях. Что случилось дальше, для Жеки было не совсем ясно: не то Лось не стерпел и пожаловался отрядному, не то сам дежурный помощник начальника колонии застал Влада в роли неуполномоченного воспитателя.
Так это было или иначе, теперь всё это уже не имело значения, но в результате проявленной тогда незаконной активности на воспитательном поприще Влад заработал несколько суток штрафного изолятора и посему не отправился тем этапом, которым Жека, как условно освобождённый, попал в Найбу.
