Невероятная жизнь Анны Ахматовой. Мы и Анна Ахматова - страница 4

Среди прочего мы цитировали Альбера Камю, великого французского писателя (который, уточним, родился в Алжире). В конце 1950 года Камю написал: «Да, у меня есть родина: французский язык».

Бывает и так. Возможно, что и у Гоголя, Булгакова, Бабеля, Ильфа и Петрова тоже родина – русский язык.

Значит, Ахматова – русская поэтесса?

Нет.

Анна Ахматова не любила, когда ее называли поэтессой. Предпочитала, чтобы ее называли поэтом.

В русских журналах была рубрика «Женская поэзия».

Ей это не нравилось.

«Понимаю, – говорила она, – что должны быть мужские и женские туалеты. Но к литературе это, по-моему, не подходит».

Итак, Анна Ахматова – русский поэт.

Однажды утром в конце февраля меня пригласили поучаствовать в программе «Омнибус» на телеканале «Ла сетте». Я подключился из дома по скайпу, и, когда меня спросили, что я думаю о заявлении мэра Милана, сказавшего, что Гергиев, который должен был дирижировать в постановке «Пиковой дамы» Чайковского в «Ла Скала», мог бы встать за дирижерский пульт, только если осудит действия России, я ответил, что мне кажется, это перегиб.

Затем мы разъединились, и я прочитал, что финал Лиги чемпионов, который должен был состояться в Петербурге, пройдет в другом городе.

А потом я сходил к врачу, вернулся домой, поел и вышел в прямой эфир на «Радио 3», где проговорил минут двадцать, после чего мне позвонила мать моей дочери. Она ни слова не поняла из того, что я сказал, и была очень встревожена.

И я вспомнил, как моя дочь в первый раз увидела меня по телевизору, она тогда была еще маленькой и после эфира сказала матери: «Сойдет, хорошо, хоть ерунды не наговорил».

В этот раз на радио все прошло замечательно: даже если я и наговорил ерунды, они ее не услышали.

А днем, включив один из российских телеканалов, я узнал, что организаторы «Евровидения», итальянцы, если не ошибаюсь, решили не допускать Россию к участию в конкурсе, потому что ее присутствие может «нанести урон репутации „Евровидения“».

А комментатор сказала: «Не-е-ет, я же так люблю „Евровидение“!..»

И мне показалось, что она смеется над организаторами «Евровидения», если мне не изменяет память – итальянцами.

В 1905 году, когда Анне Ахматовой было пятнадцать, ее отец, тот самый, который не хотел, чтобы она называлась его фамилией, ушел жить в другую семью.

Красивый мужчина, он встретил другую женщину, которая, как говорили, не хотела его ни с кем делить.

Елена Страннолюбская, красивая и образованная женщина, закончившая Гарвард. Вдова адмирала.

Она посоветовала отцу Ахматовой уговорить свою семью переехать в Крым, потому что там, как она уверяла, лучше климат, а на самом деле ей просто хотелось проводить время наедине с возлюбленным.

Позднее Ахматова назовет ее едва ли не горбатой, что, по всей видимости, не соответствовало действительности.

Если Анне Ахматовой кто-то не нравился, ему лучше было не расслабляться.

С ней вообще нужно было держать ухо востро. Об Александре Фёдорове, первом мужчине, с которым она целовалась, она писала, что «от него пахло обедом».

В том же 1905[4] году Анна оказывается возле дачи Саракини[5] в районе Большого Фонтана, одиннадцатой станции парового трамвая на берегу Чёрного моря.

Мать решила показать ей дом Саракини – место, где Анна родилась.

Они спускаются к небольшому домику, и Анна, которая уже начала писать стихи (сочиняла она с одиннадцати лет), говорит матери: «Когда-нибудь здесь будет висеть мемориальная доска».