Одна юная англичанка на наших глазах набралась так, что приземлилась своим выдающимся носом прямо на кафель пустого бассейна. Однако, огромный бандаж на ее шее и лице не помешал “зажигалке” продолжить веселье и уводить на ночь в свой номер от одного до трех молодых египетских жеребцов. В общем, подтянутым и в меру трезвым английским джентльменам ничего не оставалось, как, краснея за соотечественниц, сыпать извинениями направо и налево, как чаевыми.
“Oh, I am so sorry!” или “I am really sorry ", а выдающуюся степень вины они выражали фразой "I am terribly sorry”.
Однако, сложнее всего им было сдержаться и не вставлять в повседневную речь одно из самых популярных британских слов. Дело в том, что не “факать” в каждом предложении для представителя среднего класса в Англии практически невыполнимая задача. В будничной речи на слове “fuck” как на мощном фундаменте, держится весь разговорный язык, позволяя рядовому британцу выражать с помощью этого короткого слова богатую палитру эмоциональных реакций практически на всё вокруг.
Другим ходовым словом, без которого английский лексикон существенно бы обеднел, было, конечно же, "nice". Спроси англичанина, как сказать невероятно или необыкновенно приятный, используя что-то, кроме слова “nice”? "Very nice!", – радостно сообщит он в ответ, испытывая неподдельную гордость за лаконичную красоту родной речи.
Или ещё вот этот "stuff". Это вообще не поддается логике. Допустим, спрашиваешь, что ты делал вчера вечером? В ответ звучит загадочное: "You know, stuff…", что может одновременно обозначать, как полную ерунду, так и действительно важное занятие чем-то из ряда вон выходящим. В общем, для эффективной коммуникации с англичанами в Египте требовался весьма скромный лингвистический набор.
“Это просто пердимонокль какой-то!”– хохочет мой случайный приятель Денис Владимирович, глядя на свистопляску с пьянками, плохо скрываемым блудом и настоящими ЧП, которыми богата атмосфера любого туристического отеля на Красном море. Точным словом “пердимонокль” описать всё происходящее вокруг мог только человек из Питера. Денису Владимировичу было чуть больше тридцати, но, кроме, как по имени-отчеству, обращаться к нему было невозможно.
Это был высоченный и грузный дядька с угрюмым лицом, черным юмором и статусом востребованного детского фотографа в государственных питерских школах. Бизнес достался Денису Владимировичу по наследству, приносил солидный доход, и все в этой истории было бы удивительно гармоничным, если бы не тот факт, что детей фотограф не переносил на дух. Для бедных школьников каждая фотосессия была настоящих кошмаром. За десять лет практики при виде Дениса Владимировича от страха описалась всего одна первоклашка. Это был его личный рекорд самообладания.
Меня же питерский мизантроп веселил до спазмов в животе, специально при этом не стараясь быть со мной ни веселым, ни привлекательным. В этом заключалась вся прелесть нашей мимолетной дружбы. Денис Владимирович был явно не в моем вкусе и, по удачному стечению обстоятельств, я тоже не укладывалась в формат его предпочтений в любви. В общем, мы могли не париться на тему романтики и провести короткий отпуск в атмосфере ничем не омраченного веселья.
Мой питерский друг всё время курил траву, мне же в его компании было легко и без допинга. Мы часто сидели в баре по вечерам и ржали над происходящим вокруг, как две лошади. Вся жизнь нашего небольшого отеля вращалась вокруг бара с дармовым алкоголем, пить который было невозможно, однако, его эффект был экстремальным.
