После прошлась по тропинке, побродила во мраке меж деревьев, что казались застывшими чудовищами, готовыми вот-вот сорваться с места.
Я увидела силуэт в отдалении, в лунном свете, когда почти собиралась возвращаться домой. На цыпочках прокралась вперед, прячась за деревьями.
Алексис Коэрли — а это, без сомнения, был он — стоял у границы участка. Опять.
У него в руках оружие?! Он пытается кого-то убить?!
Нет, спустя секунду я поняла: он тренировался. Я хотела уйти, но застыла на месте, не в силах оторваться от того зрелища, которое передо мной открылось. Коэрли был чертовски хорош. Палка в его руках плясала словно меч, и сам он, казалось, едва касался земли.
Его определенно обучали биться, потому что невозможно так владеть своим телом, если не будешь ежедневно изнурять его тренировками.
И это… к своему стыду, это меня восхитило. Он был удивительно настоящим. Не подделкой, а живым человеком.
Теперь я понимала, что именно заставило его совершить побег. В нем чувствовался стержень. В отличие от меня, не готовой на серьезный поступок, он мог идти наперекор, он мог в ночи сражаться с палкой, он мог упрямо смотреть вперед, а не стыдливо опускать взгляд.
Я презирала его семью. Наша вражда столь давняя, что крови попортила немало обеим родам. У отца были старшие братья — но они погибли в сражениях. Наши приграничные деревни постоянно подвергались атакам со стороны Коэрли. Мы теряли людей, что гибли в мелких стычках. Я с детства знала, что эта семья — это мор, чума, концентрированная агрессия. Их нужно истреблять.
Но Алексис Коэрли больше не казался мне злодеем. Он был… обычным мужчиной.
С тех пор каждую ночь я наблюдала за тем, как наш пленник тренируется, а он… даже если он догадывался, что за ним подсматривают, то никак не реагировал. Его вообще слабо волновало всё, что происходит за пределами выстроенного им самим мира. Он подчинялся указаниям моего отца, он спускался в столовую на завтрак, обед и ужин — но он не проронил ни единого лишнего слова и не заинтересовался ничем.
— Выбери цвет платья для помолвки, — сказал отец в один из вечеров. — Твоей матери понравился бы лиловый, но я не обижусь, если ты остановишься на цветах нашего герба.
Мы общались только за трапезой, хотя даже это нельзя было назвать полноценным общением. Отец раздавал команды, я пыталась ещё спорить, но с каждым днем понимала, сколь бесполезно это занятие.
Мне захотелось спросить, откуда отец может знать, какой бы цвет выбрала мама? Нет ни одного портрета, где она была бы изображена в лиловом — уж я выучила их все наизусть.
— Я могу надеть платье, которое понравится мне самой? — спросила язвительно.
Заметила на себе взгляд Алексиса. Он, по обыкновению, молчал и никак не подавал виду, что хотя бы заинтересован в разговоре. Его о цветах одежды никто не спрашивал.
— Ты всю оставшуюся жизнь будешь носить тряпки, которые выберешь сама, — отрезал отец. — Но это платье должно отражать интересы семьи.
— Тогда просто ткни в ту ткань, которую я должна на себя напялить.
— Думаю, так и сделаю, — разъярился отец.
В последнее время он вспыхивал как спичка. Всё проще было разозлить его и всё сложнее успокоить. Он на целые дни запирался в кабинетах с приближенными, обсуждал какие-то планы, рассматривал карты местностей. Кажется, он собирался сражаться с Коэрли — хотя между ними и было выстроено шаткое перемирие.
