— Вот и правильно, дружище. Моя фотография — твоя удача. Храни теперь ее под сердцем, Исаев. Если бы не я, хер бы ты стал майором.
Забрасываю спортивную сумку за плечо.
За забором гудят машины.
— Столько корешей явились тебя встретить, хоть сейчас бери и вяжи, — хмыкает Исаев. — Ладно, дружище, теперь ты свободен. Не давай мне повода для очередного повышения, — тянет руку.
— Да пошел ты на хуй, — смеюсь. — Еще руку тебе жать!
Шагаю к воротам, а у самого сердце за грудиной щемит. Непередаваемые эмоции: я будто в пьяной эйфории, хотя еще не выпил.
— Граф вышел! — кто-то выкрикивает из толпы, и улица заполняется новыми гудками и свистом.
В какой-то момент я даже теряюсь.
Не всех узнаю, когда ко мне по очереди подходят поздороваться, поздравить и проявить почтение. Все-таки долгая изоляция нехило на памяти лиц сказывается…
Внезапно мне кажется, что в толпе мелькает светло-светло русая макушка… Аня? Она все-таки пришла? Откуда узнала?
— Оставьте уже, хватит, — хриплю я.
Шагаю прямо в толпу, и она передо мной расступается. Напряженно заглядываю в лица, ища ту самую, но ее нет.
Неужели померещилось?
Похоже на то.
И это злит.
Маленькая сучка кинула меня, а я бережно храню в памяти каждое ее слово, каждый момент, проведенный с ней. В душу мне запала основательно, но решила, что без меня ей будет лучше. Возможно, хочет найти себе другого, но она никогда не найдет такой любви и защиты, которую могу дать я.
— Граф, — осторожничая, ко мне подходит Фирсов, — все в порядке?
— Да, — смотрю на людей, которые кажутся мне черно-белыми и прозрачными. — Мне нужно кое-куда съездить. — Я поеду к ней.
— Сейчас? — ошарашенно спрашивает Фирсов. — Столько людей собралось… Не по порядкам кидать всех сейчас. Уже все распланировано: сначала в баньку, потом ресторан… По канону.
Тяжело выдыхаю.
— Ладно, Фирсов, твоя взяла.
Одному черту известно, как сильно я возжелал привезти Аню к себе в камеру, чтобы трахнуть ее, затем спросить, почему она решила порвать со мной, а потом снова трахнуть вне зависимости от ее ответа.
Но Фирсов был тем исключительным человеком, кто все-таки отговорил меня, объяснив это тем, что сейчас очень важно не давать поводов для продления моего срока. Далеко не все хотели, чтобы меня выпускали. Я должен был подождать и решить все вопросы уже на воле.
И я переболел, переборол эту тягу, но теперь она душит меня с удвоенной силой.
— Надо закругляться, место это тоску навеивает, — говорит Фирсов. — Да и Исаев здесь. Заявил, чтобы долго не задерживались возле колонии, иначе вызовет ОМОН, и нас повяжут.
Мне становится смешно.
— Да если бы у него были возможности, разве бы он предупреждал тебя? — хлопаю Фирсова по плечу вроде бы не сильно, но он все равно прогибается. — Запомни одну мудрость: если не доказано — не ебет, что сказано.
Банный комплекс, откупленный корешами, добротный. Столы ломятся от угощений, но мне в глотку пока ничего не лезет.
Я как следует парюсь, отмываюсь после отсидки так тщательно, что, кажется, отскоблю кожу до мяса. Какой же это кайф! Местами даже не верится.
После парной выхожу на улицу и погружаюсь в ледяную купель. Тело горит так, что не чувствую холода. Расслабленно откинувшись на борт, поднимаю голову к небу и… вижу на нем расплывшееся полупрозрачное лицо Ани.
Пиздец, блядь.
И здесь она.
За грудиной что-то болезненно скручивает, а разомлевшую после освобождения душу будто снова заволакивает чернотой.
