11. Глава 11.
— С ней всё в порядке? — в голосе Дмитрия слышится радость. Выдох. — У-у-уф… Боже! Тагир Тигранович, словами не описать, как сильно я вам благодарен… — кажется, в голосе мужчины даже слышатся слёзы радости и трепета. — Моя дочь — единственное, что у меня осталось. Моя кровиночка. Моя маленькая… Моя… всё. Она всё для меня, понимаете. Я о ней забочусь. Пылинки сдуваю. Опекаю. Иногда Настенька думает, что я сверх меры к ней строг, но это всё… на благо. Из-за страха потери. Я потерял жену, не могу потерять и дочь. Я… — его голос прерывается глухими всхлипами.
Дмитрий Соловьёв натурально рыдает из-за новости о спасении дочери, а я чувствую себя погано. Как будто в душу насрали целую тонну. Я же трахнуть его доченьку хотел. И если бы не его звонок, вытрахал бы, всю ночь на члене вертел, обучил бы всякому… Трахнуть хотел и хочу до сих пор. Член опадает, словно нехотя, за своё право борется.
— Дмитрий, с вашей дочерью всё в полном порядке! — ещё раз говорю я. — Я назову вам адрес. Это отель. Я ехал сюда… на встречу и забрал Ма… — блять, едва не оговорился. — Забрал в машину, привёз с собой. Сейчас Анастасия отдыхает.
— Я по гроб жизни вам обязан! — одухотворённо произносит Соловьёв. — Я в кровь лоб расшибу, но отплачу вам, Тагир Тигранович, добром. От всей своей души благодарен!
Я слушаю поток его благодарностей, а потом сухо и скупо называю адрес отеля. Дмитрий обещает приехать немедля.
По двери ванной слышится лёгкий стук. Малинка. Нет, блять, Анастасия Соловьёва осторожно стучит, скребётся, словно мышка. Я выключаю воду.
— Тагир? Ты там? У тебя всё хорошо?
— Да. Нормально всё. Вопрос один решал. Курил. Оденься.
— Что? Но…
— В другое место поедем.
— Ой! — радостно взвизгивает она. — Ты всё-таки решил помочь мне? Боже! Спасибо!
Наивная девчушка, стоя за дверью туалета, посылает мне воздушные поцелуйчики. Я понимаю это по яркому и звонкому звуку. Их так много…. Она могла бы завалить меня ими с ног до головы. А я… недостоин их. Наверное. Ей не место рядом со мной. Она слишком нежная и хрупкая. Точно не пара мне. Монстру кровожадному. С отцом будет лучше. Да. Так и должно быть.
— Одевайся, Настя!
Я выхожу и натягиваю куртку. Смотрю, как она торопливо надевает бюстгальтер и просит застегнуть, кокетливо глядя на меня через плечо.
— Ты чё? Мужики раздевают. Одевают горничные. Ты во мне горничную увидела?
Злюсь. Не на неё, на себя. Но Малинка в приступе радости этого не замечает. Одевает и хихикает, натягивая джинсы на голую задницу, успевает выкинуть трусики в мусорное ведро.
Через мгновение в дверь стучат.
— Я открою. Это, наверное, врач приехал, — говорю и открываю дверь, мгновенно отходя в сторону.
В комнату вваливается двое амбалов, громилы-мордовороты, а за ними гордо вышагивает Соловьёв.
— Настенька. Вот ты где, моё золотце. Мой сахарочек, иди к папе!
Малинка взвизгивает и обегает кровать, начав швыряться в Соловьёва и его людей всем, что под руку попадётся. Подушки. Пепельница. Абажур.
— Я не дамся тебе! Лучше убей меня! Я не пойду плясать под твою дудку, — рычит чудовищем Малинка.
Соловьёв спокоен, только на лице написано огорчение. Он даже почти не уворачивается от предметов, скорбно принимает удары. Вся его поза выражает сожаление, а Настя выглядит, как фурия взбесившаяся, осыпая своего отца и его седую голову проклятиями.
Кажется, Дмитрий не врал, говоря, что иногда с Настей бывает сложно. Да она же просто проблемная дочь! Наверняка, папа запретил ей курить или набивать тату, кобылка и взбрыкнула. А я, как лох, развесил уши, слушая её сказки о том, что Соловьёв — тиран. Просто кто-то с жиру бесится.
