Невольница его величества - страница 13

а теперь уныло

ждать прощальной вести…

шаг шуршит негромко

в листопадном хламе,

паутинкой тонкой

плачет осень с нами

в листопаде

в листопаде в стиле блюз

всё не в фокусе, седое,

я себе ещё налью,

нас с тобой здесь лишь двое

только двое и туман,

только шорохи и тайны,

зыбкий соавė дурман,

горизонт – пустой и дальний

свинг моих воспоминаний,

свинг твоих ушедших чувств,

свинг ненужных оправданий,

свинг стихающих безумств

листопад – с берёз и с клёнов,

листопад твоей любви,

мы выходим на поклоны:

– всё… прощай… и не зови…

день гнева (dies irae)

этот длинный, длинный день,

этот самый длинный день:

призови и рассуди

совести нечистой трепет

и мерцание смертей,

ожиданье приговора,

и в золе твоих решений

пусть погибнут нечистоты

моей тронутой души;

ночь настанет или утро,

не дано предугадать

то ли небо новой жизни,

то ли тьма, кошмар и мрак;

время тянется на дыбе

ожиданий и молений,

всё уже неотвратимо —

совершил, не совершил

мой талант не знает срока,

нет пределов совершенства,

смог ли я добавить кроху

к предоставленному мне?

так покой, конец, забвенье?

боль, отчаяние, муки?

кара жуткая? прощенье?

дар? проклятие? укор?

грозно, медленно, уныло

суд идёт, ступает, длится,

поздно мне просить пощады,

пусть свершится – и аминь…

музыка

Ивану Житенёву

мы музыку колотим

ударными и прочим,

неистово, захлёбно,

то плавно, а то дробно

мы музыку танцуем,

подобно водным струям,

подобно вихрям ветра,

от свинга до балета

мы музыку мурлычим

в ответ на птичьи кличи,

мы звуки собираем,

как и букеты в мае

мы музыкою дышим,

мы чувствуем и ищем,

в себе, вокруг и в мире,

в зените и в надире

мы музыкою живы,

ведь звуки так не лживы,

и в шумном, сорном гаме —

мелодии над нами

общаясь с внучкой Со

«это что?», «а это что?» —

дети – чистые онтологи,

каждый миг – как в мир окно,

никакой формальной логики

бескорыстно честный взгляд

на происходящее,

и вопросы – все подряд,

только подлежащие

мир доверием открыт,

а совсем не знаньями,

жизнь – как праздник, а не быт,

чистое сознание

и глаза всё говорят,

что не сшепчут губы,

мир тебе, конечно, рад,

хоть он чуть и грубый

мы с тобой – одна душа,

добрые, как звери,

мы с тобою, не спеша,

все откроем двери

паук

страна моя подобна паутине,

но мы обязаны во всём её любить,

паук неторопливо, чванно, чинно

прядёт в Кремле узду – тугую нить

он всех боится – все его боятся,

полки охраны в случае чего,

простой народ и даже папарацци —

им недоступно лицезреть его

там – накопление, у нас одни отливы,

он не за нас, но мы – за одного,

мы все живём в тоске инфинитива,

и лишь паук – в личине имаго

живыми соками бессмертие питая,

он всех переживёт, пережуёт, проест,

он против всех – от Сены до Китая,

добру и совести завистливый протест

последние дни

последних дней волна:

как много суеты,

ненужных слов и чувств,

зудящих мелочей,

все мысли – не о том,

чего-то не успеть,

кого-то – потерять,

не думать, что ещё

всего одно мгновенье —

румяна на щеках,

чуть выбритые скулы,

пиджак и галстук в тон,

пройдут, перекрестясь,

и скажут пару слов,

что был такой, увы,

хотел чего-то сделать,

был добрым, может быть,

а, впрочем, хорошо,

что вовремя ушёл,

а нам тут за него,

так отчего ж не выпить?

помянем, так сказать…

сознание моё

отключат от меня,

передадут другому

или, скорей, в утиль,

и медленно спадут

покровы, ткани, ложь,

останется лишь правда:

такой-то, пара дат —

и больше ничего…

сборы в больницу

я укладываю вещи:

полотенце, щётка, паста,

и ещё – немного хлеба,

говорит мне голос вещий:

«всё-таки – почти на небо,

Назад Вперед

Невольница его величества - страница 13

Похожие книги