Невский проспект - страница 2

У этих людей были разные святыни: у одних – богослужебные предметы, у других – книги, у третьих – дома, храмы, дворцы. И они, каждую минуту рискуя жизнью, дежурили на крышах – тушили «зажигалки» (написала и поняла: не всем слово «зажигалка» будет понятно, выросло уже не одно поколение, для которого смысл его никак не связан с зажигательными бомбами). Для кого-то святыней были деревья Летнего сада. И они сохранили их в замерзающем городе. А ведь если бы срубили эти деревья, помнившие Пушкина, дров хватило бы, чтобы натопить сотни «буржуек» и, быть может, спасти многие жизни. Но… святыни. Что было святыней для разных людей, по существу, не так и важно. Важно, что святыни у них были. И это были уж никак не зеленые бумажки с портретом президента чужой далекой страны.

Вот теперь самое время вернуться к петровским временам. Потому что главной святыней город обязан именно своему основателю. Некоторые называют его антихристом, но ведь именно он повелел перенести мощи Святого князя Александра Невского в новую столицу и построить для этого не просто храм, но огромную, непревзойденную по красоте и величию обитель. Именно это его решение чудесным образом повлияло на мироощущение живущих в Петербурге: соседство с великой святыней породило ощущение неразрывной духовной связи с нею, а значит и с городом, ею хранимым. Напомню, с 30 августа 1724 (!) года, с того самого дня, когда мощи были перенесены в церковь, построенную Доменико Трезини по распоряжению императора Петра Алексеевича, мощи святого покровителя города не покидали Невский проспект. Сначала они хранились в Александро-Невском монастыре, в 1797 году наименованном Свято-Троицкой Александро-Невской лаврой, 20 ноября 1922 года были оттуда изъяты и только 3 июня 1989-го возвращены в Свято-Троицкий собор. Но даже во времена гонений на веру их хранили в Музее истории религии и атеизма, который разместили не где-нибудь, а в особо почитаемом верующими Казанском соборе – на Невском проспекте.

Думаю, закладывая Александро-Невский монастырь и Адмиралтейство, Петр тем самым закладывал программу развития города и всей страны. И смысл этой программы был в единении нового (строительство флота, сделавшего Россию мировой державой, – Адмиралтейство) и традиционного (духовное самостояние русских людей – монастырь).

Так что утверждения, будто Петру было ненавистно все старое, привычное, что он беспощадно ломал и уничтожал все, что было дорого народу, мягко говоря, – преувеличение и оговор. Он ломал и уничтожал только то, в чем видел помеху движению России вперед. Случалось, заблуждался, случалось, ломка была не просто жестокой – свирепой. Но цель-то была наша излюбленная: хотел как лучше… Похоже, я начинаю его оправдывать, а это занятие пустое – он в оправданиях не нуждается. Тем более тот, кто только и мог с него спросить, уже давно спросил и, скорее всего, – простил. Хотя бы потому, что как никто умеет прощать.

Позволю себе усомниться, что Петр был врагом Христа. И даже в том, что был он врагом церкви. Если понимать под церковью все сообщество верующих. А вот к церкви как к институту, к церковной иерархии он действительно относился с неприязнью: она пыталась если не лишить его власти, то, по крайней мере, разделить ее с ним. А он желал быть единственным владыкой – истинным самодержцем. Поэтому и упразднил патриаршество, обеспечивавшее независимость, хотя бы и не полную, православной церкви от государства, и учредил Священный Синод – некое министерство по делам религии. При этом заявил народу, что делает это для общего блага, что «от соборного правления не опасаться отечеству мятежей и смущения, яковые происходят от единого собственного правителя духовного». И ведь это были не пустые слова: народ еще помнил распри между царем Алексеем Михайловичем, батюшкой императора Петра, и патриархом Никоном. Помнить-то помнил. Другое дело – на чьей стороне он был, народ.