– А что мне надо сделать, чтобы тоже прыгать на кулаках сто пятьдесят раз? – пытал меня между тем Никита. – Больше кушать, да?
– Тут дело не в еде, Никита, а в гормонах, темпераменте и злости.
Никитушка над моим ответом задумался, затем, покончив с полулитровым стаканом грейпфрутового сока, провозгласил:
– Я на минутку…
Он слез с дивана и отправился в туалет, а Надежда, воспользовавшись уходом сына, наклонилась ко мне.
– Я просто не знаю, что делать, – зашептала она, стиснув моё запястье холодной ладонью. – Мне кажется, я схожу с ума…
Мне пришлось взять стакан с пивом другой рукой, поскольку она крепко удерживала запястье. Неужели Надежда думала, что я от неё убегу?
– Это не похоже на тебя, – только и проговорил я в ответ. – Может, ты найдёшь пару фраз, чтобы рассказать, что случилось?
– Каждому линкору – свою торпеду, так кажется? Я свою торпеду уже получила…
– Неужели Витя нашёл другую женщину? – брякнул я.
– Тебе смешно, да?
– Гм-м, стало быть, я угадал, – мне оставалось только покачать головой. – Вообще-то, мне действительно немного смешно. Мне казалось, что Виктору имело смысл сделать это лет десять тому назад.
– Ну-ну, Глебушка, ну-ну… ты можешь торжествовать, – она отпустила мою руку и отстранилась.
Я с расспросами не полез, поскольку всегда считал, что идиотский вопрос рождает идиотский ответ. Лучше по возможности ни о чём не спрашивать – если человек пожелает, то всё расскажет сам.
– Я смотрела на то, как ты разговаривал сейчас с Никитой… – Надежда неожиданно заговорила совсем о другом.
– И что же ты увидела?
– Отец с ним так никогда не разговаривал. Ни раньше, ни теперь. У него никогда не находятся простейшие человеческие слова. У него есть годовой доход в сотню или две тысячи баксов – и это только официально! – а вот слов душевных для сына у него никогда нет. У него тот отдел мозга, что за любовь к сыну отвечает, напрочь отморожен.
– К чему ты это, собственно, говоришь? – признаюсь, я не угадал извивов женской логики.
– Я подумала… я подумала, почему не ты стал отцом моего сына?
Оп-с, как интересно повернулся разговор. Я промолчал, считая вопрос риторическим; кроме того, мне не хотелось говорить Надежде гадости. Между тем, собеседница моя явно рассчитывала получить ответ; она ласково погладила мне руку и заглянула в глаза. Я руку отодвинул и буркнул в ответ довольно нелюбезно, хотя и вполне искренне:
– Вопрос твой звучит пафосно и неуместно. Он лет на двенадцать запоздал, не находишь? Странно, что ты подумала об этом только сейчас.
Надежда, впрочем, на тон мой не обиделась. Наверное, демонстрация характера не входила в её планы.
– Я знаю, что сама виновата во всём. Я причинила тебе обиду и, наверное, сделала больно… – выдавила она из себя. – Теперь эта боль ударила меня же…
Я снова промолчал, не желая говорить нелицеприятное, но Надежда опять тронула мою руку:
– Что ж ты молчишь, Глеб? Мои слова не находят никакого отклика?
– Эко ты попрала собственную гордыню! В твоих устах такая интонация дорогого стоит. За все эти годы ты ни разу не нашла возможности произнести что-то подобное.
– Да-да, поёрничай! Он нашёл себе молодуху, в два раза младше. Ей двадцать два года. Она клещом вцепилась в Виктора. – заметив мою ироничную ухмылку, Надежда вспылила. – Ты никогда не поймёшь, что испытывает отвергнутая женщина!
– Разумеется, куда уж мне! Отвергнутый мужчина никогда понять этого не сможет, – кивнул я в ответ.
