Всего месяц она пролежала, а как пришла в себя, то, можно сказать, бросилась во все тяжкие.
Проституткой она не стала, но мужчины в ее жизни стали меняться слишком часто. Причем в большинстве случаев она бросала их первая, и уже никогда не возвращалась. Кто-то вздыхал, кто-то пытался вернуть или вернуться, кто-то злился, кто-то даже плакал. Но Лайза была непреклонна.
Гулящей ее не называли, но вот оторвой прозвали. На братьев рукой показывали, говоря: «что же у вас сестра такая, разэтакая и этакая?» Те как-то собрались и попытались Лайзу запереть (до этого еще одна напасть случилась у семьи – отца их паралич разбил за пару месяцев до пожара), ну, хотя бы на натиру, чтобы умерить ее страсть. Но у нее оказалась очень тяжелая рука. Одному брату – Парсу – она поставила огромный синяк под глазом, второму – Муну – поцарапала щеку и сильно по паху вдарила, что привело к тому, что все с полчаса сидели кружком и друг друга успокаивали (кто-то подсмотрел, подглянул). Никто не знает, что она сказала братьям (говорили тихо, как заговорщики, головами соединившись), но с этого времени они больше не пытались ее остановить, а могли даже и ребра пересчитать тем, кто мерзкие слухи распространял о сестре.
Но и в самом деле никто не понимал, что с Лайзой творится. Потеря мужа и ребенка – сильный стресс, но люди считали, что нужно найти хорошего мужика, и все утрясётся, сгладится, забудется.
Может, она и искала, и пыталась найти тихую гавань, но мужчины в ее жизни были какими-то несерьезными. Все говорили вокруг об этом. «Ну, что она в нем нашла?» Как только скажут, то тут же она и уходила! Или: «Ну, ведь бандит бандитом!» И вот уже в кандалах ее очередной мужчина, а она только вздыхает.
И этот, как его, Марон де Сильва, не просто бандит, а человек просто беспринципный, но при этом долго она с ним за руку держалась. Тянуло ее к таким мужчинам, что ли. Ребята мастеровые и словом, и делом пытались ее сердце растопить, а она не фыркала, нет, а так нежно: «прости, не люб ты мне!»
Кстати, именно разрыв с де Сильвой был последним перед отпуском, вынужденным отпуском, о котором Райса написала Нэю. И в письме она волновалась, человек ведь жестокий и не любит, когда ему перечат. Предостеречь бы Лайзу, защитить, но благими намерениями…
Вот, видимо, встречу нового друга и де Сильвы Нэй и увидел. И что ему делать? Помочь?
Когда, кстати, он о пожаре прочитал, мысль мелькнула рвануть в Орсу и попробовать вернуть свою первую любовь. А после здравого размышления подумалось: «а он-то здесь при чем?» Счастье на горе заработать? Чего доброго, подумают, что именно он поджог устроил! Вот честно появились такие мысли. Радовался их свадьбе, а в душе мечтал о пакости какой-нибудь. Ну и домечтался. А когда случилось, за голову схватился и дал себе слово больше не думать о том, что может случиться. Пусть каждый живет своим счастьем, и нечего помогать демонам своего сердца.
Но он все-таки решил отследить ситуацию с Лайзой и ее новым другом, она его Брози называла, ну, может, в случае чего и помочь.
В ресторан-то его не пустили бы из-за крови, но заглянуть в него астральным взглядом никто не запрещал. Вовремя заглянул: они как раз десерт заканчивали – фисташково-шоколадное мороженое с бисквитным тортиком. Умопомрачительное сочетание!
Лицо у Лайзы уже было спокойным, видимо, Брози сумел-таки согнать с него тень страха.
