– Это просто непростительно, когда дочь рассказывает о слабостях своей матери, не так ли?
Я повернула голову и увидела в дверях гостиной хрупкую пожилую женщину с белоснежными волосами. Она была одета в темно-синее платье и опиралась на трость.
– Мамочка, ну зачем же ты встала! – укоризненно произнесла Ольга Арнольдовна, направляясь к женщине. – Ты же чувствуешь себя сегодня неважно.
Ольга Арнольдовна помогла матери устроиться в одном из кресел. Затем она пододвинула ближе пуфик, чтобы мать могла положить на него больную ногу.
– Меня зовут Галина Григорьевна, – произнесла женщина, обращаясь ко мне, – а вас, благодаря нашему телевидению, я знаю: вы Алла Родионова, известный искусствовед и писатель.
– Ну, если по поводу первого я еще и могу согласиться с большой натяжкой, – улыбнувшись, произнесла я, – то насчет моей известности как писателя вы заблуждаетесь. Я известна лишь ограниченному числу людей, в основном меня знают те, кто понимает и любит искусство.
– Вы правы, понимающих людей в этом деле, впрочем, как и во всяком другом, с каждым днем становится все меньше и меньше, – вздохнув, произнесла Галина Григорьевна. – Ну, так что же ты хотела сказать о моих слабостях? – обратилась она к дочери.
– Почти ничего, – рассмеялась Ольга Арнольдовна. – Я лишь хотела сказать, что ты обожаешь драгоценности, но ради меня тебе пришлось пожертвовать одним из своих самых любимых украшений.
Я еще раньше обратила внимание на синие сапфиры в ушах Галины Григорьевны, которые очень шли ее глазам: несмотря на количество прожитых лет они не потеряли своей синевы.
Мы принялись говорить о коллекции Ольги Арнольдовны, об уходе за ней и о прочих вещах, связанных с коллекционированием. Затем Ольга Арнольдовна предложила выпить чаю и оставила нас с Галиной Григорьевна. Пока дочь готовила чай, мать предложила мне поближе познакомиться с коллекцией ее фарфора. Я с удовольствием принялась рассматривать статуэтки времен барокко и рококо, а также вазы и сервизы не только известных европейских мастеров, но и российского императорского завода. Отдельный шкаф занимали образцы русского авангарда.
– Это супрематизм, – произнесла Галина Григорьевна, увидев, что меня заинтересовал небольшой чайный сервиз, расписанный геометрическими узорами. – Он сделан по эскизам Малевича. Середина двадцатых годов прошлого века. Правда, качество фарфора не очень. Как вы, наверное, уже заметили, он сероват. К тому времени дореволюционные запасы у большевиков закончились, поэтому на заводе пришлось использовать низкопробный материал. Здесь вся ценность заключена в рисунке.
«И все-таки даже такой сервиз стоит немалых денег», – промелькнуло у меня в голове. Словно услышав мои мысли, Галина Григорьевна произнесла:
– Основу этой коллекции заложил мой первый муж, любитель живописи и заядлый коллекционер. Он был архитектором. Надеюсь, мой внук не разбазарит эти сокровища.
«Именно внуки чаще всего так и поступают», – подумала я, отходя от шкафа к камину, на полке которого стояла фарфоровая статуэтка дамы в шляпе и с зонтиком.
– Я обожаю Георгия, хоть он мне и не родной. Он приемный сын моей дочери. Своих детей у нее нет. Да и откуда им взяться, ведь она так и не удосужилась выйти замуж. По-моему, слишком привередничала. Она усыновила сына своей подруги. Та умерла от рака, а муж, с которым они разошлись вскоре после рождения ребенка, уже успел жениться и не испытывал особого желания взять мальчика в свою новую семью. Георгий получил хорошее образование благодаря моему второму мужу, он руководил научно-исследовательским институтом. Вы проходили мимо его корпусов, когда шли к нам. Сейчас, правда, институт перевели куда-то в другое место.
