Учеба в колледже дала мне хорошее понимание клеточной и молекулярной нейробиологии, но я поняла, что все еще не могу глубоко проникнуть в сложные механизмы человеческого поведения. После стажировки в местной больнице я обнаружила, что профессия врача меня на самом деле не интересует. Бросив медицину, я поступила в аспирантуру в Университете Южной Калифорнии (USC) и сосредоточилась на когнитивной нейробиологии. Меня особенно интересовали психопатические черты: хотелось понять, какие «сбои» в мозге могут заставить человека поступать жестоко по отношению к другим. Уверена, что мои родители пришли в восторг, когда я сообщила им, что я не только не хочу быть врачом, но и собираюсь изучать психопатические склонности. Конечно, нужно следовать зову сердца!
Что касается духовности, то где-то в возрасте двенадцати лет, после некоторого вдумчивого анализа, я решила, что ислам не имеет для меня никакого смысла. Молиться пять раз в день казалось пустой тратой времени, чрезмерно фанатичной и напрасной во всех отношениях. Кроме того, женоненавистничество плохо сочеталось с моими зарождающимися феминистскими идеалами. Поэтому я бросила ислам. Примерно в то же время я открыла для себя викку, каким-то образом найдя информацию о ней в зарождающемся интернете, и решила, что моей единственной религией – хотя само это слово вызывает отторжение – может быть только та, которая поклоняется природе и в которой на равных с богами представлены богини. Я была поклонницей Луны, любительницей природы. Однако когда я поступила в среднюю школу, моя викканская практика отошла на второй план; я стала склонной к агностицизму и равнодушной к религии и духовности.
А потом случилось 11 сентября. Смерть, разрушения и травмы, вызванные терактами, превратили мою двойственность в отвращение к религии. Появился радикализм – я стала агрессивно антирелигиозной; в то же время во мне пробудился интерес к международным геополитическим делам. На первых двух курсах колледжа мы должны были читать многие основные религиозные писания и изучать их историю. Помню, что все прочитанное вызвало во мне еще больше неприязни к религиям, причем главным образом в эмоциональном плане. Конечно, этому способствовали негативные ассоциации между религией и историей моих родителей. Масла в огонь подлила исламская революция на моей собственной родине.
Пока во мне росли эти изменчивые и воинственные чувства по отношению к религии, я постепенно вооружалась научным пониманием мира, которое использовала в качестве боеприпасов. Даже если оставить религии в стороне, я просто не видела места для какого-либо Бога или бестелесного разума в научном мире. И это нельзя назвать моим мнением. Я действительно механически не понимала, как могут существовать боги. Я не понимала концепции души, потому что не могла себе представить, из чего она сделана. Углерод? Водород? Кислород? Где она находится в теле? На каком этапе развития плода она появляется? Для меня это просто не имело никакого смысла. Я даже не понимала, что означает слово «духовный». Людей, которые верят в религию, я считала, скажем так, не самыми яркими представителями рода человеческого – хотя со временем стала рассматривать религиозность как механизм преодоления трудностей. Среди неверующих довольно популярен такой способ мышления: с помощью дарвиновской теории эволюции они доказывают, что религия и духовность возникли как механизм, помогающий людям справляться с тяготами жизни, разбираться в окружающей среде или добиваться сплочения группы.
