Из бедняжки вырвалось существо с непропорциональной пастью, широким, длинным языком, несколькими парами ноздрей и прорезями с алыми глазами. Оно напоминало волка без шерсти под неистовым кружением багровых нитей магии: горбилось, словно от боли и подрагивало, будто мерзло. Передние лапы этого существа были подобны обезьяньим, а задние казались короткими и слабыми, словно тело его не было сформировано до конца.
В комнате стало не протолкнуться. Гулльвейг оказалась отрезана от нас монстром, всколыхнувшим во мне эхом раздающиеся чьи-то крики и желание разорвать представшее прямо передо мной чудовище на части и сжечь, а лучше – сделать это одновременно.
Я заметила, как Гулльвейг в панике попыталась воззвать к Шамикаль, коснувшись красной ленточки на правом запястье, и ужаснулась, когда та ожидаемо не ответила. Я слышала крики остальных членов моей стаи, но держала глазами заметившего меня «волка», чей образ поплыл в огненном мареве.
Когда тварь кинулась на меня, несмотря на кажущуюся немощность задних конечностей, Велерус, выставил передо мной облаченную в камень руку и принял укус на себя. Затем раздалось скуление; попал метательный нож Сфинкса. По другой стороне помещения Сайрис уже спешно выводил Гулльвейг и как только они вдвоем покинули тесное пространство, Велерус скинул тварь со своей руки в сторону окна. Благо, оно было застеклено, а кругом стояли белые каменные стены.
Мне стало очень страшно, словно бы я снова пережила первую встречу с обращенным Сфинксом, чьи глаза были алыми. Я призвала огонь и обрушила его на «волка» вперед пониманию; упрямо смотрела на то, как монстр визжал, в агонии мечась от стены к стене вдоль окна в моем пламени, и испытывала странное чувство. Мне казалось, что сейчас в огне торжествовала справедливость.
Битва закончилась быстро. По крайней мере, я не ощутила течения времени. Мыслями я вернулась из огня, слез, непознаваемых мною криков и боли, когда уже сидела на потрепанном кресле около не до конца вышитой работы с изображением ясного летнего неба и яркого солнца над лесом. Я не помнила, как оказалась здесь.
Моргнув, я огляделась.
Рядом со мной, облокотившись к стене, стоял Сфинкс. В его руках я разглядела перчаточную куклу из белого льна с головой волка и разными по цвету пуговицами вместо глаз; одна была желтой, а другая – алой.
– Случайно заметил под кроватью и успел прихватить вместе с упавшей тобой до того, как там все сгорело, – сказал Сфинкс, заметив на себе мой взгляд. Он усмехнулся, повертел передо мной своей куклой и задумчиво сказал, – теперь я понимаю, почему некоторые волки так боятся огня… Ты как?
Я не ответила и отвела взгляд.
Внутри было… пусто. Я не понимала, что со мной происходит. Когда меня начало трясти, я посмотрела на свои руки и уронила в ладони пару слез. Как я? Я не знала. При мне была моя амуниция, но я видела сажу на белых стенах около входа в комнату, где произошло что-то ужасное. Огонь и очередное помутнение памяти, где появилось что-то новое: крики, слезы, боль… чья-то и моя. Это давно забытое старое?.. Только осознание последнего помогало мне понять, что все это было не от животных, сгорающих, когда надо мной в лесах брал верх Солар.
По дому ходила стража. С ними говорила Гулльвейг, перемежая слова слезами. Она, наверное, уже прочитала молитву над останками погибшей некогда выжившей, если, конечно, там хоть что-то осталось… Рядом с ней стоял Сайрис; он обнимал ее и то и дело поглаживал по плечам. Когда она заходилась новой волной, говорить начинал Велерус. Он держал в руках заляпанный запекшейся кровью очередной слегка ограненный синеватый камушек.
