Эти истории правдивы – слова героев в них настоящие, высыпаны их корзины реальных воспоминаний участников проекта и сплетены в единый совсем непростой узор. О чём молятся и мечтают бабушки? – о лёгкой смерти. Подтверждаю, так и есть: когда я проводила исследование в доме престарелых, на вопрос “Чего я хочу?” отвечали: “Умереть легко”.
Послание из воспоминаний о предках нам, от их сердец к душам зрителей. И красный клубок ниток, эстафетой переданный в зал каждому зрителю, мне – как внутривенное вливание жизненной силы.
–
День пожилого человека.
Мама рассказала: в сквере, где она регулярно гуляет с подружками, рядом подростки играют в футбол, и один из них всё время с ней здоровается. Другой его спросил:
– Ты её знаешь?
– Это моя бабушка.
– Я не знал, – а внучок–самозванец пожал плечами и спокойно пошёл дальше.
–
Перчаточные потеряшки.
Прибегала тут ко мне мама на пару минут. Ушла, потом вернулась:
– Не у тебя перчатку обронила? – поискали, не нашли.
– Не расстраивайся.
– Да нет, они у меня самые старые, ты мне после этих уже две пары дарила, вон они новые лежат.
На другой день, выходя из подъезда, вижу – лежит на почтовых ящиках, чернеется.
Пора потерь перчаток: только утеплились, а навык следить за ними ещё не восстановился. В домовом чате:
“– Если кто-нибудь находил такую рыжую перчатку, сообщите, пожалуйста.
– В маленьком лифте лежала. Повесила в лифте на поручень.
– Спасибо. Вторая тоже потерялась )”
Позвонила маме:
– Нашлась твоя перчатка.
– А я не сомневалась, что она найдётся у тебя, я не могла по дороге обронить.
– Не у меня, в подъезде. Ты уж смени их на новые, мне за такую потертую даже неудобно спасибо писать в чате, а поблагодарить хочется.
– Я понимаю тебя, дочка, не благодари. А Бог простит.
–
Зрелище вместо хлеба.
Вместо спектаклей смотрю разговоры, это теперь само по себе зрелище. Когда человек платит за них, не за хлеб? Когда присутствует при рождении мысли, когда концентрированно проживает запущенное действом, спектаклем, сценой, схожей с вытесненным (чтоб не мешало жить) из обихода личным, не путалось под ногами то, что пока не принимается, не отсортировано и не отложено на дальнюю архивную полку. А тут вдруг – «ой, как у меня», можно оплакать, осмеять и перешагнуть. Когда внутри спектакля, на тренинге или на корриде, где платят за зрелище с кровавой жестокостью, на тематических конференциях, где отфильтровано на определенную сферу деятельности и оргсбор – плата элитарное, интеллектуальное за действо.
–
Девятнадцатое октября.
День Лицеистов, поэтому смотрела видеоразговор “Сердце России: Наум Клейман, Евгений Жаринов, Юрий Норштейн” в эпическом Михайловском о Пушкине, о “Евгении Онегине”. При этом – красивейший, как они там сидят! – черный в чёрном, белый в белом и белый в чёрном.
“Девятнадцатое
… – … А вот нет у нашего Пушкина всей правды … где у него семьи многодетные? Онегин – один в семье ребенок, да еще не только у папы с мамой, а и у всей своей родни. Ленский один, Евгений из «Медного всадника» один. И Параша одна. В «Станционном смотрителе» Дуня Вырина одна, в «Метели» Марья Гавриловна и ее хахаль непутевый тоже единственные. И в «Барышне-крестьянке», и в «Капитанской дочке», и в «Пиковой даме»…
– И в «Руслане и Людмиле», и в «Сказке о царе Салтане». А в «Сказке о рыбаке и рыбке» вообще никаких детей нету, – подхватил Бокренок.
… – А чего мы вспомнили-то его вдруг?
