Незафиксированность - страница 3



– Лево по борту!

– Перекладывать с борта на борт!

Кто-то басил:

– Прямо в диаметральной плоскости!

А кто-то пищал:

– Не имеет значения!

Ещё чуть-чуть и начнут рвать на себе тельняшки.

При виде этой моряцкой толкучки Антона затрясло. Он выскочил из аудитории и помчался обратно в общагу. На улице весна царствовала вовсю. Пригревало солнце, деревья похвалялись яркой зеленью, пчёлы, не привлекая человеческого взора, занимались на клумбах важным трудом опыления. На газоне под тенью старого, но по-прежнему величавого дуба сидели две девушки, играли в настольную игру и весело смеялись. Антон пробежал мимо, раздражённый их смехом.

В комнате никого не оказалось, на столе одиноко стояла сковородка с недоеденной картошкой. Антон, не разуваясь, упал на стул, взял ручку и блокнот и уставился в пустой лист. Пустой лист словно бы глядел на него в ответ. Готовый ко всему, Антон написал: «Одним промозглым осенним днём три кота и одна кошечка…»

Долго и бесполезно копался в мыслях и, не выдержав, вывел поперёк страницы: СОВОКУПЛЯЛИСЬ. И швырнул блокнот в угол. Некоторое время сидел не двигаясь, после чего подобрал блокнот, перечитал ранее написанное и вымолвил:

– Отвратительно.

ОТСТАВНОЙ КОЗЫ БАРАБАНЩИК

Тупосердие

Дверь распахнулась, и Кирилл внёс в просторный кабинет крупную картонную коробку, которую поставил на стол. Мужчина и две женщины (служащие отдела по оформлению и выдачи заграничных паспортов) тут же вскочили со своих мест. Это были совершенно обычные люди, ничем не примечательные, одетые в простые одежды. Кирилл смотрел в мрачные и унылые лица служащих, не убирая рук с коробки.

Мужчина (его звали Александр Фролов или просто – Сашка) теребил мочку левого уха, некогда проколотую, отчего на ней остался маленький шрамик. Кирилл догадывался, а однажды Сашка и сам рассказал: это след разгульного рокерского житья-бытья. Того житья, что рассеялось как дым. На его место пришло другое, пришло незаметно и навсегда, и символами которого стали отдышка и заплывший двойной подбородок с жиденькой бородкой.

Женщины (Кирилл называл их не иначе как тётки) застыли точно две восковые статуи. У них были имена, у этих статуй – Ирина Эдуардовна и Виолетта Баранова. Однако имена никак не подчёркивали что-либо личное в женщинах, не создавали с ними единый образ, и Кирилл иногда забывал, как их зовут и обозначал тёток просто – она и она.

Все трое взирали на Кирилла так, будто вопрошали: «Ну и?» Единственное, что он мог им ответить:

– Вот, – и ударить ладонью по коробке.

Кто-то с силой и грохотом открыл ногой дверь. Кирилл обернулся и увидел, как Великанов вносит в кабинет ещё одну картонную коробку. Великанов опустил её на стол рядом с Кириллом и самодовольным тоном, с нескрываемой враждебностью гаркнул:

– На, устанавливай.

Кирилл проглотил агрессию в свой адрес и покорно начал разрезать ножницами целлофановую плёнку на коробках.

Великанов отвернулся, снял с себя полицейский китель, оглядел его и принялся щёткой чистить от складской пыли.

Восковые статуи оживились, одна из них, Ирина Эдуардовна, всплеснув руками, слёзно запричитала:

– Ну почему только два принтера? У нас же три ноутбука, нам теперь тут до ночи сидеть печатать?

– А я ж знал, что херня будет, – откликнулся тревожным смехом Сашка.

Эдуардовна ничего не услышала, так и била фонтаном её раздосадованная беспокойная речь:

– Ну как же! Кирилл, как нам теперь быть? Вот будем до ночи работать… Вот вы готовы, я вот не готова…