– Осторожнее, друг! Замок Корвитов не то место, в округе которого можно прогуливаться безнаказанно, – сказал старый Тадеуш на прощание и шмыгнул толстым красным носом.
Салбатор кивнул и хотел попрощаться как следует, но раздумал. Они оба были одиночками и не терпели пошлых сантиментов. Каждая встреча может оказаться последней, но всё же это недостаточный повод для объятий и бабьих слёз.
– И это, ты поосторожнее с ней. Я всегда знал, что для некроманта ты слишком мягок, – прокряхтел в спину Тадеуш.
Салбатор не оглянулся и не подал вида, что услышал.
– Верхом ехать сможешь? – спросил он нежить, когда отошёл, и та глаза округлила, но кивнула.
Хотела, видимо, спросить, почему бы не арендовать коляску или повозку, но Салбатор её опередил. Он всегда опережал своих «подопечных», поэтому всё ещё был жив и силён.
– До замка три часа пути. Мы с тобой паломники, а не аристократы на прогулке. Да и сюда возвращаться не станем. Нет здесь тех, кого ищем.
– А там они будут? – шёпотом спросила она и, не дожидаясь помощи, вскочила в седло гнедой кобылы.
Салбатор поручил Тадеушу купить смирных коней и заплатил достаточно, вот только тот прилично сэкономил и взял низкорослых. Порода выносливая, но больно медлительная.
Придётся пришпоривать.
– Посмотрим, – буркнул он и тоже вскочил в седло, привязав до этого к нему свои небогатые пожитки.
У любого уважающего себя некроманта есть берлога. Там он хранит раритетные книги, оружие, трофеи, там же Салбатор оставил и записную книгу, в которую аккуратно вносил имена всех им упокоенных.
А имени этой так и не запомнил, память сопротивлялась, но ничего, внесёт в своё время.
И забудет о спелых вишнёвых губах и тёмных влажных глазах. Даже лицо Катаржины стало забываться, и как он ни старался, вместо глаз и улыбки невесты видел в памяти лишь туман.
Ещё помнил, как она двигалась, плавно, словно заморская пава, какими белыми и тонкими были её щиколотки, когда, смеясь и дурачась, она при нём пыталась искупаться в озере.
Память затягивала его словно тот омут. Салбатор этого и боялся: что однажды забудет о настоящем и станет, как юродивые вдоль дорог, замечать лишь то, чего нет.
К счастью, нежить молчала и, тихо сопя, ехала позади на целый круп. Разговаривать с неупокоенными Салбатор не любил: зазеваешься, – и начнёт казаться, что они такие же, как он. Как те зеваки, встречаемые ими по пути.
Город остался позади, и дышать стало легче. Нежить права: он обречён. Салбатор дал себе слово больше никогда сюда не возвращаться. Довольно с него и кладбищ, чтобы ещё бродить по тихим улицам с неощутимым для других запахом тлена и разложения.
Салбатор оглянулся, когда миновали половину пути. Нежить держалась в седле, словно родилась в нём.
– Ездила раньше, смотрю?
– Бывало. Я любила лошадей, отец купил мне одну. Белоснежную кобылу Вилку. Не знаю, где она сейчас. Продали, наверное.
И в глазах заблестели слёзы. Она вытерла их надушенным платком, который всегда держала в кармане и в упор посмотрела на него. Салбатор поёжился, но придержал коня, чтобы поравняться.
– Вспомнила что-то ещё? – спросил он с налётом равнодушия, а сам затаился. Вспомнила, видно же. И убийцу тоже.
– Он был невысоким. В тёмном плаще. Я тогда из гостей возвращалась. Со слугами, понятное дело. Так он возник из ниоткуда, отделился от стены, спросить что-то хотел. Вроде бы заплутал, пришёптывал ещё, как змея, а потом… Раз и полоснул чем-то по горлу. Стало так тепло, а потом резко холодно. И всё.
