* * *
– С ума ты, что ли, сошел? – прерывающимся голосом воскликнула Эдит. – Я-то думала, что ты хочешь все уладить и покончить дело миром! Я только поэтому и ушла!
– Ты хотела, чтобы мы все уладили?
– Конечно же нет – я больше знать их не желаю! Но я, разумеется, думала, что ты собираешься поступить именно так! – Она мазала йодом царапины у него на шее и на спине, а он, не двигаясь, сидел в теплой ванне. – Я вызову врача, – с настойчивостью продолжала она. – У тебя могут быть какие-нибудь внутренние травмы.
Он отрицательно покачал головой.
– Ни в коем случае, – ответил он. – Я вовсе не хочу, чтобы об этом знал весь город.
– Но я так и не поняла, как же все так вышло?
– Я тоже. – Он хмуро улыбнулся. – Дети в гостях – тяжелый случай.
– Ладно. Есть и хорошая новость, – бодро сказала Эдит. – Просто счастье, что у нас дома оказался бифштекс – я купила его на завтра!
– И что?
– Приложим к глазу, естественно! Я ведь едва не взяла телятину! Тебе просто повезло!
Спустя полчаса, уже одетый – если не считать воротничка, который пока что было невозможно нацепить из-за пострадавшей шеи, – Джон осмотрел себя в зеркало, проверяя, как двигаются руки и ноги.
– Надо восстанавливать форму, – задумчиво произнес он. – Что-то я постарел.
– Чтобы в следующий раз отделать его как следует?
– Я его уже как следует отделал! – объявил он. – Ну, на худой конец, не хуже, чем он меня. И никакого следующего раза не будет! Ты больше никогда не будешь обзывать людей вульгарными, слышишь? Если что-то не так, просто берешь пальто и идешь домой, понятно?
– Да, дорогой, – кротко ответила она. – Я вела себя очень глупо, я все поняла.
Выйдя в холл, он неожиданно остановился у двери детской:
– Она спит?
– Крепко спит. Можешь зайти и взглянуть на нее – пожелаешь ей спокойной ночи.
Они вместе тихонько вошли и склонились над кроваткой. Маленькая Эди крепко спала в прохладной темной комнате – на щечках играл здоровый румянец, розовые ручонки были крепко сжаты в замочек. Джон протянул руку над бортиком кроватки и легонько погладил шелковистые волосы.
– Спит, – озадаченно пробормотал он.
– Еще бы, после такого вечера…
– Мис’ Эндрос, – донесся из коридора театральный шепот цветной горничной, – к вам пришли миста и мис’ Марки, они там внизу. Миста Марки весь порезан на кусочки, мэм. Лицо выглядит, словно ростбиф. А мис’ Марки – она вроде как в ярости, мэм.
– Какая бесподобная наглость! – воскликнула Эдит. – Скажи им, что нас нет дома. Я ни за что на свете не спущусь вниз.
– Еще как спустишься! – Голос Джона звучал твердо и категорично.
– Что?
– Ты спустишься вниз сию же минуту, и, кроме того – что бы там ни сказала и ни сделала эта женщина, – ты извинишься перед ней за то, что наговорила сегодня. После этого можешь забыть о ней навсегда.
– Но… Джон, я не смогу!
– Ты должна! И помни – ей, может, было в два раза труднее прийти сюда, чем тебе – спуститься вниз.
– А ты идешь? Или мне одной идти?
– Я спущусь, но чуть позже.
Джон Эндрос подождал, пока за ней закрылась дверь; затем протянул руки, взял дочку вместе с одеяльцем и всем остальным и уселся в кресло, крепко держа ребенка на руках. Девочка зашевелилась, он задержал дыхание, но она продолжала все так же крепко спать, и мгновение спустя тихо уткнулась головой в изгиб его локтя. Он медленно наклонился, прижавшись щекой к ее поблескивающим волосам.
– Милая моя девочка, – прошептал он. – Милая моя девочка!
