Я слушала его рассказы, как завороженная.
Наверное, Раиса Яковлевна, мама Ларисы, видела мою влюбленность. С высокой долей вероятности могу предположить, что сам объект о ней даже не подозревал или просто не воспринимал, как что-то стоящее внимания. Явно ведь наработал стойкий иммунитет на это дело, работая со студентами. И вот это умолчание и будто бы невнимание старших Шмелевичей, которые на самом деле были, скорее всего, деликатностью и признанием моего права на чувства, делали этих людей, их личные принципы и семейные отношения идеалом для меня и примером для подражания на будущее. Год за годом всё в этой семье происходило на моих глазах…
Однажды за чаем в ответ на какую-то реплику жены Шмелевич тихо засмеялся:
- Лучше бы ты ревновала меня к молоденьким студенткам, Раинька - ревновать к любимой работе дело очень неблагодарное.
- Мне лучше знать, Миша, что и как тут делать, - печально ответила она, - молоденькие студентки не отберут тебя у меня, для этого ты слишком умен, а вот твоя работа…
Так и случилось. С одной из экспедиций Ларисиного отца привезли неживым. Я тогда была уже замужем и любила своего Ваню, но переживала сильно. Пару раз носила красивые камушки на могилу профессора, как у них это принято – не цветы. А потом запретила себе туда ходить, потому что и в самом деле будто оставляла вместе с теми камушками частичку своей души рядом с ним. Я долго скучала по его чуть сумбурным рассказам и быстрому говорку, по ароматному табачному дыму и теплой атмосфере внимания и заботы супругов друг о друге не напоказ, а потому что вот так… и только так для них и возможно было.
А его мистические рассказы в свое время, наверное, сделали моё мировоззрение, как у них говорят. Я стала смотреть на людей под иным ракурсом, с точки зрения интересности их для меня и полезности общения с ними. Быстрее взрослела и умнела, наверное.
Он получал свой жизненный опыт на раскопах и в экспедициях, в общении с очень многими и разными людьми, а я перенимала его с удивительными рассказами, его мыслями по этому поводу, комментариями... Мир разнообразен! Настолько, что от этого даже страшно и хорошо, что не всё это многообразие мы видим, а если вдруг… то находим пускай даже и самое нелепое объяснение нечаянно увиденному и благополучно о нем забываем, потому что так проще жить.
Где-то через год после ухода Лариного отца мы с ней поехали в одно место. Это была поездка в память о нем и туда, где можно было буквально коснуться его рассказов, почувствовав их материалистичность.
Пушкинский заповедник, городище Воронич возле Тригорского… В древности там был городок, крепость, а теперь крохотное кладбище. Мы с Ларой взяли экскурсию по дому и парку поместья, прошли и к старинному городищу. Летний погожий день, раздолье вокруг… Широченный простор с громадами облаков над головой и заливными лугами с извилистой лентой реки внизу. Виды такие, что без преувеличения дух спирает, а у меня в ушах будто живой звучит быстрый говорок:
- И связано у меня с этим местом целых три странноватых воспоминания. Первое – есть там такой крутой эскарпированный склон, то есть такой склон… сделанный очень крутым. Возле него даже днем неприятно ходить. Ну ладно… будем считать, что это я такой нервный, но там неприятно находиться очень многим людям. Вот такое место. И что там может быть? – пыхтел он своей трубкой, - там в землю зарыт большой деревянный ящик с камнями, чтобы держать склон крутым, а я думаю, что в нем еще и люди… Говорил об этом с экскурсоводом. Ну нет, так нет! Но тяжелое впечатление от места есть. Я ходил по всему городищу свободно, но туда старался не подходить даже днем.
