– Вот если бы и мой брат оказался так же милосерден.
Его брат! Мой второй брат. Сейчас он, запутавшись в трясине морального превосходства, пребывает в бегах. С нами общения не поддерживает.
– Его все это тоже не радует, уверяю тебя, – сказала я.
– Спасибо, что возишься со мной, а не списала со счетов как конченого, как сделал он.
– Ты никакой не конченый, – возразила я.
– Мама на той неделе то же самое сказала. Вы так до сих пор и не разговариваете?
– Я дверью не хлопала, но она продолжает меня винить…
– Я велел ей перестать это делать. Ты не виновата.
– В ее глазах всегда виновата я. Я всегда была для нее нежеланной дочерью, и она повторяла мне это не раз и не три.
– Нам всем необходимо исцеление.
– Ой, не начинай…
– Я знаю, по-твоему, все это напоминает слащавую мелодраму. Но пора уже всем нам быть честными друг с другом.
– С мамой это пройдет на ура. Но представь, что ты скажешь такое папе…
За этой моей репликой последовало долгое молчание. Брат уставился в пол. Невооруженным глазом было видно, до чего ему скверно. В конце концов он взял со стола пачку печенья, вскрыл и, схватив сразу три штуки, буквально проглотил их.
– Я давно собираюсь поговорить с отцом о тебе, – сказал он.
– Прости, что заговорила об этом.
– Не надо извиняться за то, что заговорила о папе. Но… – Адам заколебался было, но продолжил: – Сейчас мне нужно обсудить с тобой один факт, о котором я раньше никогда тебе не говорил.
– Не уверена, что именно сегодня я хочу услышать еще о каких-то фактах.
– Но есть кое-что, о чем мне необходимо сказать.
– Почему сейчас?
– Мне необходимо этим поделиться.
– Я так и слышу в этом «поделиться» голос пастора Уилли…
– Он и правда сказал, что пока я не признаюсь в этом беззаконии…
– Беззаконие – неоднозначное слово с множеством смыслов.
– Да послушай меня наконец, пожалуйста!
Молчание. Очень долгое молчание. Брат сидел спиной ко мне, уставив неподвижный взгляд в стену. Наконец он заговорил. А когда почти через полчаса он закончил рассказывать свою историю, я почувствовала, что у меня кружится голова и плывет под ногами пол.
– Значит, спустя пятнадцать лет ты решил все это выложить мне, – сказала я. – И, делая это, ты настаиваешь на том, чтобы я разделила с тобой эту тайну… и сохранила все именно что в секрете.
– Можешь всем рассказать, если хочешь.
– Не собираюсь я никому рассказывать. За последние годы ты навлек на свою голову достаточно неприятностей. Но я должна тебя спросить: кто еще кроме пастора Уилли об этом знает?
– Никто.
Я обшарила глазами все углы мрачной комнатушки, пытаясь разглядеть камеры или микрофоны. Как будто нет. И все же, прежде чем снова заговорить, я понизила голос до шепота:
– Так пусть все так и остается. Не слушай своего проповедника и не вздумай еще с кем-то поделиться этой историей. Ты уверен, что пастор Уилли будет молчать?
– Он всегда уверяет, что всё, о чем мы говорим наедине, остается между нами, что он большой специалист по хранению «вечных тайн».
И готова поспорить, что у него, как у очень многих сверхнабожных людей, наверняка имеются и собственные страшные тайны.
– Ну, твои секреты носят глубоко временный характер. Поэтому я намерена забыть обо всем, что ты рассказал.
– Сейчас ты говоришь совсем как папа, – усмехнулся Адам.
– Я кто угодно, только не наш отец.
– А почему же сговариваешься со мной точно так, как он много лет назад?
– Потому что мы, увы, родственники. И из этого следует, в частности, что теперь мне придется как-то жить, зная то, о чем ты мне поведал.
