Ничего не бойся. Том 1. Глава 1, 2 - страница 5

Тем временем информация на табло обновилась, а голос в громкоговорителе объявил, что вылет их рейса задерживается ещё на два часа. При этом её сладострастное ощущение вдруг сменилось чувством волнения и тревоги, но в этот самый миг ей почему-то вспомнились слова бармена Эдварда и её внутренний голос в голове словно повторил его слова: «Ничего не бойся, Патрисия! На всё воля божья! Бояться глупо! Всё будет хорошо!». Патрисия понимала, что хмель достиг своей критической точки, но чувствовала себя довольно неплохо. Она вообще не особо хорошо переносила алкоголь и предпочитала пить соки, но, сегодня был особенный день, подобный тому, который стал для неё судьбоносным и который она не забудет никогда. Она снова нажала на экран телефона и увидела, что у неё есть ещё одно непрочитанное сообщение в мессенджере Viber. Она открыла приложение и обнаружила, что и здесь от Стива было одно текстовое сообщение, отправленное им чуть позже предыдущих смс и голосового на WhatsApp. Патрисия заметила на его аватарке их совместное фото и снова испытала прилив того чувства, которое может испытывать только та женщина, которая любит и любима. Улыбнувшись, она кликнула на иконку и прочитала: «Малышка, я лишь хотел напомнить тебе, что наш самолёт на Амстердам завтра. В 22:00. Калгари – Схипхол. Ну, в смысле Калгари – Амстердам. Ты ведь помнишь название нашего любимого аэропорта в Амстердаме?))) Авиакомпания KLM. Рейс KL 678. Летим на А-321. Шикарный лайнер! Погода завтра обещает быть отличной. Кстати, если помнишь, мы летим первым классом. Я просто хочу, чтобы нам было комфортно и приятно. Все-таки десять часов над океаном. Еда, напитки и всё такое. В общем – без ограничений. Уверен, тебе понравится. Всё для тебя, любимая. Жду тебя дома. Твой Стив. P.S. Кстати, большинство из наших одногруппников уже приглашены и так же прибывают завтра в Амстердам. В воскресенье в 10 утра запланирован «большой сбор» всех наших на главной площадке перед университетом. Вспомним наши линейки! А сама вечеринка в честь двадцатилетия нашего выпуска состоится в 17-00. Гуляем всю ночь напролёт! Это будет круто, дорогая! Я уже весь в предвкушении! Ладно, всё. Целую!». Окончив читать это послание, Патрисия уставилась в точку на стене, представляя, как всё это будет. «Боже, как классно! Я снова увижу их. Невероятно! Двадцать лет прошло!» Она пыталась мысленно воссоздать всю цепочку событий от настоящего момента до того, как все они все встретятся у здания университета, как будут рады встрече и как будут смеяться, вспоминая те лихие годы, годы их счастливой молодости. Но в этой цепочке было два лишних звена. Первое – сегодняшний бесконечный ночной рейс в Калгари. Второе – завтрашний перелёт из Калгари в Амстердам. И то, что завтра она будет лететь над океаном, прижавшись к сильному плечу Стива, значительно нивелировало её страх. Но то, что происходило сейчас, пугало её до безумия. Она хотела, чтобы эта ночь побыстрее закончилась. А ещё, она хотела спиртного. Растворившись в чувствах, не обращая внимания на шум музыки и людского гама вокруг, Патрисия положила руки на столик, опустила на них голову и погрузилась в сон.

«Ничего не бойся» – сказал ей отец. Он сидел за соседним столиком и пристально смотрел на Патрисию. «Ничего без промысла божьего произойти с нами не может. Ты любишь, а в любви нет страха. Совершенная любовь изгоняет страх, потому что в страхе есть мучение. Помнишь мы с тобой читали Иоанна Богослова? Боящийся не совершенен в любви. Твоя любовь совершенна, и она хранит тебя, милая! Поэтому, ничего никогда не бойся! Мы с мамой любим тебя». «Где же она, папа? Где мама? Я хочу её видеть» – произнесла Патрисия трясущимися губами. «Позже, дорогая. Не спеши. Всему своё время. Тебя ждут великие дела, доченька». «Папа, папочка, подожди же! Папа! Скажи мне, почему я…» – попыталась было спросить его Патрисия. «Милая, послушай меня» – сказал он, оборвав её, – «Не думай о том, почему ты. Думай о том, для кого ты». Его взгляд был наполнен печалью, но в то же самое время спокойствием и уверенностью. Уверенностью в своих словах. Он излучал тепло и надёжность. Его черты были слегка расплывчаты, но она не могла спутать этот образ ни с каким другим. Это был её отец. Её любимый папочка. Человек, которого она любила больше всего на свете. Быть может даже сильнее, чем она любила Стива. Затем он встал и подошёл к ней. Присев рядом, он взял её руку в свою и сказал: «Пэтти, проснись!». «Папа, я не сплю» – ответила она. И тогда он повторил: «Проснись, Пэтти!». Патрисия открыла глаза и увидела сидящую напротив Ольгу, которая держала в своей руке её руку, повторяя вновь и вновь: «Пэтти, проснись!». Патрисия, увидев её, разрыдалась. Ольга достала из сумочки носовой платок и протянула Патрисии со словами: «Пат, на вот, возьми. Всё будет хорошо, дорогая. Я с тобой». Патрисия взяла платок, вытерла слёзы и, высморкнувшись, вернула платок обратно. Ольга бубнила что-то, совершенно непонятное. Пытаясь прийти в себя, Патрисия никак не могла выбросить из головы то, что только что увидела во сне. С тех пор, как папы не стало, она никогда ещё так отчётливо не видела его, не чувствовала его присутствие. И она поняла – это был некий знак свыше. Немного успокоившись, Патрисия сказала: «Ольга, ты как будто читаешь мои мысли». «Ты о чём, Пат?» – спросила Ольга. «Вот об этом» – бросила Патрисия чуть ли не выхватывая из рук Ольги стакан с виски. Ольга слегка ошарашено взглянула на неё и сказала: «А-а, ты об этом». Патрисия пригубила виски и с жадностью набросилась на пиццу. Ольга смотрела на эту картину с улыбкой, и, кивая головой, произнесла: «Да ты ж моя маленькая! Дитятко с голодающего Поволжья! Кушай, кушай, моя милая. Мамочка ещё принесёт». Патрисия при этом уставилась на Ольгу, не понимая смысла только что произнесённых ей слов. «Это ты что только что сказала?» – спросила она Ольгу. «Знаешь, мой отец русский, а мать украинка» – начала Ольга. «Я это и так поняла. По твоему имени. И по акценту» – парировала Патрисия. «Надо же! Неужели?» – шутя ответила Ольга и продолжила: «Есть в Сибири такой город Новосибирск. Вот там я и родилась. Мой отец скульптор и художник. Он по сей день живёт здесь, в Торонто. Точнее мы живём вместе. Его зовут Владимиром. Дело в том, что моя прабабушка и прадедушка были духоборами». «Что ещё за духоборы? Кто это?» – спросила Патрисия. Отхлебнув виски, Ольга кликнула по экрану своего телефона, прочитала какое-то сообщение и продолжила: «Ну, это была такая русская религиозная группа, или, точнее сказать движение, возникшее во второй половине восемнадцатого века. Они отвергали внешнюю обрядность православной церкви. Этакие христианские пацифисты. Сами они не православные. Тогдашний архиепископ Амвросий назвал их духоборами, утверждая, что эти люди противники святого духа. На самом деле эти люди желали жить по Христовым заповедям, но именно на основе внутренних побуждений, не признавая авторитетности никаких божественных писаний, кроме Заповедей, отрицая обряды официальной церкви. Они говорили: «Церковь не в брёвнах, а в рёбрах. В душе человека пребывает сам Бог. Покланяюсь Христу не мазаному, не писаному, а Христу животворному». Они также не признавали иконы. Вот. Короче говоря, в 1899 году, после гонений царского правительства, мои прабабушка и прадедушка, состоявшие в этом Обществе, на деньги Льва Толстого перебрались из России в Канаду, в провинцию Саскачеван. По прошествии времени, их сын – мой дед, перебрался сюда, в Торонто, где в тридцать седьмом повстречал мою бабушку, которая тоже была из семьи русских эмигрантов. От той любви в сороковом году и появился мальчик – мой отец» – продолжала Ольга. «А мама?» – спросила Патрисия. «К сожалению, Пат, свою мать я не знала. Она родила меня и отошла в мир иной. Там же, в одном из родильных домов Новосибирска. Её звали Вера. Папа позже сказал мне, что что-то там пошло не так, она потеряла много крови и умерла. «Прости, сочувствую» – глядя на неё сказала Патрисия и спросила: «А как же ты из своего Новосибирска, из России, попала в Канаду, дорогая? Ты родилась в России, твой отец – в Канаде. Как же ты сюда попала?». Ольга, вздохнула, улыбнулась и продолжила: «О, это целая история, Пат. Дело в том, что мой отец с юности всё время пытался узнать у деда о том, кто же у них остался в России. Он очень хотел увидеть своих родственников, живущих за океаном. Прадед был беспризорником, а вот у прабабки их было предостаточно. На момент эмиграции у неё в России осталось три родных брата. У каждого из них была семья, дети. Самый старший из них жил в Москве, а двое других в Новосибирске». Патрисия, потягивая виски, внимательно слушала. «Мой отец так мечтал поехать в Россию и увидеть всех своих родственников, что однажды его мечта сбылась. Несмотря на «железный занавес», летом семидесятого, он, каким-то немыслимым образом, добился разрешения на поездку в Россию на художественную выставку с друзьями из его мастерской, прихватив с собой несколько своих скульптур и полотен. Выставка была назначена под Новый год. Бабушка не хотела, чтобы он ехал. Она хотела встретить Новый год в кругу семьи, но так и не смогла удержать его. Папа взял билет на самолёт и полетел в Россию, которая когда-то могла стать его родиной. Там, на выставке, в Новосибирске, он и встретил мою маму. Он не очень любил говорить на эту тему, но одно мне поведал наверняка». «И что же он тебе поведал» – с любопытством глядя на Ольгу спросила Патрисия. «Это была любовь с первого взгляда! Страсть! Почти животная! Они были вместе лишь один раз и этого оказалось достаточно, чтобы появилась я». Она немного помолчала, а затем продолжила: «Но, как бы то ни было, Пат, ему нужно было возвращаться домой, в Торонто. И он уехал. Как только выставка закончилась». «А потом?» – спросила Патрисия. «А что? Что было потом – ты знаешь. Одиннадцатого сентября семьдесят первого я появилась на свет» – ответила Ольга. «Ну, ну, давай, давай, рассказывай дальше» – с нетерпением требовала Патрисия. И Ольга продолжала: «Моя мама, как я тебе уже говорила, умерла в тот же день, а меня забрал к себе на воспитание старший брат мамы, дядя Андрей. Он и его жена, тётя Аля, воспитывали меня до шести лет. И они воспитывали бы меня дальше, если бы однажды отец не вернулся в Новосибирск и не забрал меня в Канаду. Папа тогда сообщил моей маме о том, что под предлогом участия в выставке, он приехал в Новосибирск, чтобы познакомиться со своими родственниками, которых он никогда не видел. Когда мама ходила ещё беременная мной, она, видимо, в один из дней поведала дяде Андрею всё то, о чём узнала от папы. Вплоть до его Канадского адреса. Не выдержав груз тайны на своей душе, дядя Андрей написал папе письмо, в котором сообщил о том, что родилась я и о том, что случилось с мамой». Алкоголь разогрел Патрисию настолько, что она целиком и полностью была поглощена рассказом Ольги, а её страхи и волнения улетучились, растворившись в воздухе. Тем временем Ольга продолжала: «Узнав об этом, папа тотчас взял билет на самолёт и через три дня был в Новосибирске. Дядя Андрей принял папу довольно тепло и не стал возражать против того, чтобы папочка забрал меня. Единственное, что мне тогда сложно было осознать, так это то, что мой настоящий папа вовсе не дядя Андрей, а этот новый, совершенно не знакомый мне дядя по имени Володя. Это никак не умещалось в моих детских мозгах. Но, совсем скоро я вдруг стала чувствовать нечто иное. Между нами возникла невидимая связь, присущая, наверное, только отцу и его кровному ребёнку. Я ещё не могла это объяснить, Пат, но, я это чувствовала. Моя привязанность к нему росла день ото дня, постепенно перерождаясь в любовь. Кстати, папа позже как-то мельком поведал мне, что тогда, в России, когда он приехал за мной, ему пришлось пройти через долгую и сложную процедуру по получению им родительских прав и оформлению прочих разрешительных документов для легитимизации моей отправки с родины за океан на ПМЖ. Так что, ему пришлось прилетать из Канады ко мне вновь и вновь, пока наконец-то, в один из дней мы не сели в самолёт и навсегда не покинули Россию. Он любил маму. И любит по сей день. Он не бросил меня тогда. Он вернулся и нашёл меня. Слышишь? Нашёл, Пат! Там было столько всяких проволочек в этом плане. Но, всё же, папа прошёл через все эти тяжёлые и нескончаемые процедуры, чтобы мы наконец смогли быть вместе навсегда. Ведь когда действительно любишь, то не видишь никаких преград. Просто прёшь напролом и добиваешься своего. Ведь верно, Пат?». Она смотрела на Патрисию, а та, прослезившись смотрела на неё. «О, да! Да! Ты права, Ольга!» – ответила Патрисия и, крепко сжав её ладонь, сказала: «Да-а, вот это история! Вот, что делает любовь! Слушай, Оль, а у тебя такой классный английский, прямо как родной. Несмотря на лёгкий славянский акцент» – сказала Патрисия. «Знаешь, я попала в Канаду на ПМЖ, когда мне было всего шесть лет. Я не знала английского. Он нанял мне частного учителя. Я день за днём зубрила и зубрила, чтобы общаться со сверстниками, а не чувствовать себя изгоем. Когда папа водил меня гулять, я пыталась общаться с местными детьми на английском. Поначалу это было очень непросто, но день за днём, погружаясь в ту атмосферу, я освоила язык, хотя с папой и бабушкой мы, всё же, говорили на русском. Папа всячески старался быть со мной как можно чаще и уделять мне достаточно времени для моего воспитания. Но, у него не совсем получалось это, поскольку он много работал. Очень много. Порой по двадцать часов в сутки. Бабушка уже была очень стара, и она была при смерти. Рак доедал её. Она сильно мучилась, отчего её стоны были порой невыносимы. Не в силах ничем помочь, я закрывалась в дальней комнате и начинала громко читать свои русские книжки. Я ещё не осознавала, что значит быть неизлечимо больной. Не знала, что существует такая вещь, как смерть. Каждый день с утра до поздней ночи я подносила к её постели еду. Но она практически ничего не ела. Иногда, когда её боли утихали, она засыпала ненадолго, а иногда даже рассказывала мне истории. Но это всегда была одна и та же история, которую за шесть месяцев я выучила наизусть. Когда я ухаживала за ней, время текло чуть быстрее. Но лишь только она засыпала, как я начинала тосковать, ожидая своего папочку. Я могла часами стоять у окна, время от времени рисуя сердечки на стекле, запотевшем от собственного дыхания. И каждый раз думала про себя «это тебе, папочка. Приходи скорее». Пропадая всё время в своей мастерской, он просто хотел, чтобы я ни в чём не нуждалась. Зачастую он уходил, когда я ещё спала, а вернувшись за полночь – находил меня спящей на его большой кровати в обнимку с одноухим плюшевым медвежонком, который я забрала с собой из Новосибирска. Я представить себе не могла, что от этих ежедневных разлук отец страдал не меньше меня. Но одно я точно знала! Я знала, что я русская! И я знала, что русский язык мой родной и переставать говорить на нём я не собиралась. У меня было несколько книжек на русском языке, которые я знала наизусть. Я их перечитывала каждый день! И каждый день скучала по России!». Чуть приподняв подбородок, Ольга вдруг проговорила на русском: «Пока свободою горим, пока сердца для чести живы, мой друг, отчизне посвятим души прекрасные порывы!». «Боже! Как красиво звучит, Оль! Что это? Кто автор?» – спросила Патрисия. Ольга улыбнулась и с гордостью в голосе сказала: «А это никто иной, как величайший русский поэт! Солнце русской поэзии! Так его называли. Во всяком случае, те, кто его читал, наверное, именно так и считают! «Неужели Пушкин?» – бросила Патрисия. «Бинго! Он самый!» – восторженно воскликнула Ольга, – «Обожаю его! У меня полный сборник его произведений!». «Между прочим, двадцать лет назад мы в университете тоже проходили его по программе!» – ответила Патрисия, – «И, кстати, кое-что даже учили наизусть!». «Неужели? Помнишь что-нибудь?» – бросила Ольга, широко раскрыв глаза. «Само-собой! Могу прочесть на английском пару строк, которые я запомнила!» – уверенно бросила Патрисия, но через мгновение, чуть робея произнесла: «К сожалению, я не помню названия и не помню его полностью, так что, прошу простить». «Прощаю! Давай-давай, прочти уже!» – проговорила Ольга. Выражение её лица было таким, словно в этот миг она ожидала чуда. Патрисия закрыла глаза, помолчала пару мгновений, а затем выдала: «The while with liberty we burn, the while our hearts are quick for honor, my friend, to our land we dedicate, the soul’s exquisite raptures!». Она остановилась и замолчала. Открыв глаза, она взглянула на Ольгу. Та сидела, прикрыв лицо ладонью. «Что?» – недоуменно спросила Патрисия. Слегка отдёрнув за запястье руку Ольги, она увидела её сияющие глаза. «Знаешь, что ты прочитала мне? А? Ты хоть представляешь себе?» – спросила она. «Что, что? Пушкина, конечно! А что не так-то?» – растерянно ответила Патрисия вопросом на вопрос. «Ну и ну! Я сейчас тебе скажу. Только смотри, не упади со стула!» – бросила Ольга, пытаясь сдержать смех. «Ну же! Давай! Говори уже, не томи!» – выдала Патрисия, глядя на неё пытливым взглядом. «Окей! Окей! Это действительно был Пушкин! Александр Сергеевич! Но, чёрт тебя подери, это был тот же самый отрывок, те же самые четыре строчки, которые я только что прочла тебе на русском! Прикинь?!» – протараторила Ольга. Они встретились взглядами и, выдержав паузу в пару секунд, словно проникаясь в сознание друг друга, от души рассмеялись. «Это было круто, Пат! Ты просто душка! Восхищаюсь тобой! Кстати, стихотворение называется «К Чаадаеву»! И ты знаешь, если спустя двадцать лет ты запомнила строки Пушкина, пусть даже лишь эти четыре, то вся твоя учёба была не зря!» – радостным и восторженным голосом произнесла Ольга, хлопнув Патрисию по плечу, – "Кстати, я часто читаю его! Он придаёт мне и вдохновение, и силы! В общем, он заставляет меня ощущать себя по-настоящему русской женщиной! Понимаешь?». Она сделала паузу, вздохнула и, не дождавшись ответа Патрисии, проговорила: «О Россия-матушка, не было ещё в моей жизни и дня, чтобы я не скучала по тебе! Россия, Россия! Моя далёкая и невольно покинутая родина!». Уставившись в одну точку, она задумалась на мгновение, а затем спросила: «Слушай, я тебе что-то рассказывала, а потом переключилась на стихи! На чём я остановилась, Пат?». «Ты сказала, что не совсем понимала, на каком языке должна разговаривать в жизни, Оль». Ольга задумалась на пару секунд, прищурив глаза, а затем продолжила: «Точно! Так вот – внутреннее чувство мне подсказывало, что на русском, поскольку во мне текла русская кровь. И я делала всё возможное, чтобы ни в коем случае не забыть свой родной язык. Кругом была английская, чужая для меня речь, но, год за годом я осваивала этот язык и в один из дней поняла, что даже в кругу семьи мы разговариваем на английском. Почему так произошло – я не могу сказать. Тем не менее, я старалась общаться со сверстницами из России и их родителями-эмигрантами как можно чаще, потому что люблю свой родной язык. Но, время и обстоятельства сделали своё дело, и я стала замечать, что потихоньку забываю русские слова. Мы жили в квартале, в которых русских было один на тысячу. Училась я в англоязычной школе. Правда у нас были очень плотные занятия по французскому, который я тоже смогла освоить. Но, это так, к слову. В общем, встречаясь с русскими всё реже, я волей-неволей до такой степени привыкла к английскому, что до сих пор вспоминаю слова, когда какой-нибудь русский спросит меня о чем-либо. Такие вот дела, Пат». «А что ты там произнесла про какое-то голодающее Поволжье? Это что за сленг?» – с новым интересом спросила Патрисия. Усмехнувшись, Ольга ответила: «Знаешь, есть в России такой город Саратов. Стоит он на берегу реки Волга. В двадцатые годы прошлого века, практически сто лет тому назад, после гражданской войны в России, две трети всех заводов и фабрик находилось в разрушенном состоянии. Поезда почти не ходили. Продукты не привозили. Ничего там не выращивали. Хлеба людям выдавали всего-навсего по сто граммов в день на одного человека. Представляешь? Сто граммов! Саратовская губерния вымерла почти полностью. Дошло до того, что люди начали пожирать друг друга, чтобы не умереть от голода. Но, люди выжили. Республики Советского Союза, на которых произрастало зерно и другие пищевые растения, фрукты, овощи, помогали Поволжью. То есть, проще говоря, Пат, люди на Волге голодали. Отсюда и фраза взялась такая. Так что, теперь ты знаешь немного о моей родине». «Ой, ой, ой, надо же, я знаю немного о твоей родине! Да я, если ты хочешь знать, много чего знаю о твоей родине. Но, мне и здесь неплохо». Она задумалась на мгновение. «Хотя, знаешь, я бы с удовольствием съездила в Россию» – ответила Патрисия. «Да-а, моя Россия очень красивая. Я бы сказала – самая красивая страна на всём белом свете! И мы с тобой вместе обязательно сделаем это» – сказала Ольга. «Что сделаем» – спросила Патрисия. «Что, что?! В Россию поедем обязательно с тобой, дорогуша!» – улыбаясь ответила Ольга. «Хм» – задумавшись буркнула Патрисия, – «Очень даже может быть. Я бы даже сказала – почему бы и нет!». «Замётано, Пат!» – отрезала Ольга, прихлопнув Патрисию по плечу, – «Кстати, о реках, Пат» – вдруг бросила она, – «В Торонто есть река Дон, в южной части города. В Онтарио впадает». «Ну?» – вопросительно произнесла Патрисия. «Знаешь?» – спросила Ольга. «Конечно нет. Спросишь тоже, Оль! Я в Торонто первый раз в жизни и то в больнице провалялась. Безвылазно. Я здесь практически вообще ничего не знаю. Всё, что я выучила об этом городе – адрес своей клиники и пара строк о башне Си-Эн Тауэр из википедии. Я бы с удовольствием пошастала здесь, но, как ты понимаешь, мне было как-то не до этого. В общем, прости». Вздохнув, Ольга покрыла руку Патрисии своей ладонью, произнеся: «Да нет, это ты прости меня, Пат. Ты меня прости». «Да ладно тебе! Всё норм!» – бросила Патрисия, ответно положив поверх руки Ольги свою, – «А что с этим Доном то? Что за река такая? Она какая-то особенная? Может быть, когда ты в ней купалась к тебе присосалась сотня пиявок, едва не обескровив тебя? Или твои трусики унесло течением и ты, стесняясь выйти на берег, плескалась в ней до сумерек? А?» – уже с огоньком в глазах продолжала она. «Ну началось! Река себе как река. Ничего особенного. Просто река» – с ответным задором бросила Ольга, – «Просто в России тоже есть река с таким же названием. Вот…». «А-а! Вот оно что! Теперь понятно. Ну, значит, когда ты меня повезёшь в Россию, то мы с тобой обязательно искупаемся в ней» – проговорила Патрисия. «Договорились!» – сказала Ольга. «Надеюсь, в ней нет голодных пиявок?» – спросила Патрисия. «Нет. Только крокодилы» – пошутила Ольга. Взявшись за руки, они улыбнулись друг другу. В воздухе повисла пауза.