Спохватившись, поинтересовалась: – Бутыли – то, хватит?
Паренёк, не ответив, отвёл глаза в сторону.
Керосин в деревне в цене, к керосину относятся с уважением. Керосин – не обязательно свет и тепло, это ещё растопка и экстренное лекарство при простуде, ангине. «Сынок» взял бутыль трясущимися руками и поспешно присоединился к товарищам.
Офицер взмахом руки показал невеликому войску направление дальнейших действий. И словами подогнал: – Работы много, начинайте! И поторапливайтесь! Ещё в Велеево предстоит заскочить. А до него топать…. Отстанем от части, посчитают дезертирами!
Действительно, если идти большаком, то набежит двенадцать километров. Лесом того больше. К тому же светит вариант заблудиться. Велеевский лес небольшой протяженности, но он не приспособлен для прогулок: моховые кочки, мочажины, поваленные деревья затрудняют и удлиняют путь.
Красноармейцы рассредоточились вдоль овина и амбара, расположенные обочь деревни, ввиду ближних полей.
– Давай! Трое с той стороны, четверо с этой, и … Быстрее, – торопит офицер. Сам с несколькими солдатами остался на дороге, повернувшись лицом в сторону деревни.
Деревенские строят догадки.
– Слушай, Коль, может они хотят в конце деревни занять оборону, а? – с надеждой спросил Максим. – Ты чего, Максим, двумя отделениями, да еще позади деревни? Оборону занимают перед объектом, а не сзади. В царской армии служил, неужели военную науку забыл? – Так это… давно было!
– Тут что – то другое! Зачем – то керосин понадобился? Что они делают? Вот же, твари! – возмутился государственный человек, председатель колхоза «Заветы Ильича», Николай. Нашим керосином обливают постройки. Смотри, смотри, поджигают! Вот тебе и свои, мать их в косоворотку!
Стоят мужики, «чешут репу», раздумывая, как им поступить в подобной ситуации. Мимо них рванули бабы: – Что ж вы, ироды, делаете?
Офицер вытащил пистолет: – Не подходить, буду стрелять. Нам приказано уничтожить продукты, чтобы не достались врагу. Всем отойти.
Остановились бабы, смотрят, как поджигают овин и амбар с урожаем этого года, собранного их натруженными руками. Из – за начавшейся войны урожай не смогли сдать государству и распределить по трудодням.
Пламя радостно охватило старые сухие постройки, созданные для коллективного пользования поколениями отцов и мужей. «Кулаки» возводили на общественной земле объекты, стараясь строить на века. В коллективизацию Советы их реквизировали под нужды колхоза.
Бабы навзрыд заплакали, завыли: – Детки, что же вы делаете? Там же и наш хлебушек. Нам на трудодни еще не выдали, ждем команды. Как зимой без хлеба жить? У нас дети… Разрешите по мешку «пашеницы» взять; детей кормить хлебушком…
– Не положено, – отрубил строгий командир. Не смотря на неказистый вид и молодость, он убедил крестьян в святой правде, что им действительно, не положено! Устами не по годам зрелого военного глаголет истина: они простые производители. Потребители те, кто распоряжается их добром по своему усмотрению. Примолкли бабы.
Отдельной толпой стоят угрюмые мужики, не согласные с определением офицера. Чтобы поджигатели не слышали, вполголоса жутко матерятся, поминая святых и построение счастливого будущего. Не могут помешать поджогу, так душу матом отводят.
Парни в солдатской форме, стараются не смотреть в сторону деревенских жителей. Сами деревенские – знают, что значит хлеб для крестьян! Они выполняют приказ. За невыполнение приказа по закону военного времени положено максимальное наказание, такое, какое получил давным – давно известный философ Сократ за нарушение закона, подтвердив его суть: «Закон суров, но он закон» и принял яд. Солдатам яд не положен по Уставу, предложат им пулю.
