– Сукааааа, найду – убью тварь. Убьюююю!
Орет, ревет, а я бегу что есть мочи вперед, через кусты и деревья. Господи! Что ж мне везет так, как утопленнице? Жизни никакой нет!
На автобус не успела. Увидела, как он отъехал, оставляя за собой выхлопные газы. Скорчилась, сложилась пополам, пытаясь отдышаться. От быстрого бега бок заболел. Поймала попутку. Деда какого-то с бабкой остановила. Они груженные с дачи, но я примостилась сзади за пару сотен. Хорошо хоть темнеть начало, и они кровь на пальто не увидели.
К дому окольными путями пошла. Могли туда уже приехать за мной. Все знали, где живу. Не ошиблась, у двора черный внедорожник Быка стоит. Я под забором согнувшись пробежала и через лаз в сарай заскочила, упала в сено и глаза закрыла. Сквозь тонкие стены донесся чей-то голос, незнакомый.
– Если врешь, карга старая, я тебе хату спалю! Она сына моего без глаза чуть не оставила и шрам на все лицо.
– Да побойся Бога, Лазаревич, Танька, может, и строптивая, но не настолько, или обидели ее.
– Да мне плевать. Я тут камня на камне не оставлю. И пусть забудет о преподавании. Вернется, скажешь, чтоб сама явилась, не то найду и раздавлю тварь такую. И тебя вместе с ней! Ты ж знаешь где она, ведьма!
– Не знаю. Не приходила домой. Может, твой антихрист ее…
– Я тебе сейчас дам антихрист!
– Успокойся, Лазаревич. Не знаю я, где она. Не дочь она мне, никто. Приютила, чтоб по дому помогала. Может, сбежала вообще!
Когда машина отъехала, я с облегчением выдохнула и прикрыла глаза. А через несколько минут Устинья в сарай зашла.
– Уезжать тебе надо. Бери вещи и к сестре моей на хутор. Там никто искать не будет. Оттуда до города близко, устроишься на работу.
– Нельзя мне в город.
– Можно уже. Давно можно. Там никто не ищет тебя. Гришу мне оставь…
– Нет, прости, баба Устинья, но сына не оставлю. Я без никак. Смысла без него нет.
Усмехнулась и ко мне подошла.
– Я просто спросила. А вдруг… вдруг оставишь старой утешение. Но знала, что скажешь нет.
– Мамаааааааа!
Сын забежал в сарай и тут же бросился ко мне, растопырив маленькие ручки.
– Мамочкааа. Я так ждал тебя. Моя мамочка. Так долгооо.
– Как долго, маленький? Как долго?
– Очень долго. Без тебя – всегда долго!
Я личико обхватила ладонями. Глаза у него огромные светло-голубые, волосики темные. Только льда в его глазах нет, там такая любовь плещется. Вселенская, огромная, невыносимая, как и моя к нему.
– И мне без тебя всегда долго.
Прижала к себе и на Устинью посмотрела.
– Ночью пойдете через лесополосу и поле. Утром уже у нее будете. Я записку передам, она как родных примет.
– А ты как? Они тебя не тронут?
– Меня не тронут. Меня охраняют, и мое время еще не пришло. Я еще тебя несколько раз увижу, прежде чем придет оно. Как же тебя так угораздило, Сеня, что ж ты неугомонная такая?
Устинья знала мое имя… я сама ей сказала, потому что доверяла ей, мне хотелось, чтоб она знала, как меня зовут. Сына по голове глажу, а сама на нее смотрю.
– У меня матери никогда не было, бабушки, никого не было. Но если бы…, я бы хотела, чтоб они были такие, как ты.
– Не прощайся раньше времени, свидимся еще.
Улыбнулась и потрепала Гришу по голове.
– Все, я пока вещи твои и Волчонка соберу, а ты не высовывайся. Соседи у меня такие, могут и проболтаться.
*1 Во̀лчек – ударение на первый слог. Разговорное (прим. автора)
