– Взяла на время, – поправила подруга, сурово нахмурив брови. – Серебро точно покажет, есть на доме проклятие или нет. На вот, изучай, это по твоей части.
– Сначала я, – Азали приняла ложку в большой носовой платок, чтобы не касаться голыми руками. – А то вдруг на ней яда немерено. Потом уже на проклятия проверим. Ну что, други, пора в деревню. Хочу ополоснуться с дороги, поесть да отдохнуть, пусть даже на печке.
– И с девками за околицей посудачить, – добавил Альбрехт. – Они наверняка что-то могут знать.
– И не только посудачить, – мечтательно зажмурился Эдгар.
* * *
Рыженьких близняшек звали Лана и Эля, хорошенькую чернулю – Агашка. Остальных девиц из пестрой щебечущей стайки Ниенна не запомнила. Но с ней молоденькие селянки и не жаждали особо общаться, полностью переключившись на боевиков. Заинтересовала их только Азали, у которой девки полушепотом просили то средства для избавления от чирьев и бородавок, то пилюли от нежеланной беременности.
– Вы только отцу-благодетелю на исповеди потом не ляпните, что я вам помогаю, – предупредила целительница, записывая на бумажке заказы. Денег она требовать ни с кого не стала, от подношения в виде репы отказалась, а вот кринку свежайшего мёда приняла с благодарностью. – Иначе вместе будем время коротать в яме с кольями, куда нас жандармы бросят.
– Так некому нас слушать, – бесхитростно сообщила Агашка. – Отец Генрих онемел и почти оглох год назад, ему хоть всякий срам в ухо ори – он токмо кивает довольно. Старики говорят, бог слышит сказанное, даже если отец-благодетель глух, как пень. А раз не карает за содеянное, значит, и греха в этом нет.
– Ага, как же, нет, – всхлипнула незнакомая девица, миленькая блондиночка с пухлыми щечками. – Сколько народу в округе чудище загубило, в каждой из семи окрестных деревень жертвы есть! За грехи наши тяжкие оно, вот чего!
– Марька, дочка старосты Семирязовки, девицей невинной померла, чем же она провинилась? – резонно заметила Агашка.
– Хе! – подбоченилась щекастая. – А то ты не знаешь, как можно девичество соблюсти и при этом грешить напропалую! Марьку отец и так бы прибил, без чудища, ежели опосля свадьбы родители жениха ему дырявую чашу с вином вынесли бы. Вот и выкручивалась, небось, как могла…
От последующего разговора у Ниенны кровь прилила к лицу. Жаль, толку с этого не было никакого: румянец на щеки всё равно не возвращался. Но от девичьих нехитрых откровений вяли уши. Она сделала вид, что отвлеклась на чей-то зов, и быстро отошла в сторону.
Деревенька оказалось приятной – десятка три добротных дворов, зеленеющие огороды да небольшой фруктовый сад с наливающимися яблочками. Всё живое на этой земле и впрямь пёрло, как на дрожжах. В Ахенбурге едва начал цвести жасмин, а здесь уже сирень сыпала людям под ноги густо-лиловые облачка. Ниенна неторопливо прошлась по единственной улочке, что почти вкруговую обхватывала небольшую площадь, на которой под старенькие гусли плясали сельчане. Краем глаза увидела Эдгара, которого рыженькие близняшки успели утащить танцевать, и набычившихся сельских парней, смотревших на пришлого щеголя, как на врага. Нет, до сумерек не полезут, а вот ночью вполне могут попытаться устроить наглецу «тёмную», чтобы девок чужих не обнимал.
«В жаб превращу, если тронут», – лениво думала Ниенна, бредя вниз к речке. У крайнего двора под раскидистым кустом сирени сидел белый как лунь дедок в окружении босоногих ребятишек.
