Они стояли и смотрели друг на друга, освещенные закрепленным на стене электрическим фонарем, входящим в комплект снаряжения каждого участника экспедиции. Оба в гладких зеленых скафандрах, защищающих от довольно высокого еще уровня радиации в этом глухом уголке сельвы, с заплечными баллонами, наполненными дыхательной смесью, в круглых шлемах с тонкими шпагами антенн.
– Куда там Сведенборгу, – с еле заметной тревогой произнес другой, поглядывая на лохмотья в углу. – Это ведь он нам смерть пророчит. – Он нервно рассмеялся.
Автомат-переводчик молчал, в наушниках слышался шорох. Фонарь с трудом рассеивал мрак.
– Мистика какая-то! Откуда он знал?…
Тишина, безжизненная тишина расползлась по подземелью. Темнели в углу лохмотья.
– Ладно, давай выбираться отсюда. Скоро ночь, а мы еще палатку не ставили. И вещи хоть немного разберем.
– Пошли, – неуверенно согласился другой. – Завтра обмозгуем вместе с корифеями.
Он аккуратно собрал высохшие листья какого-то растения, испещренные черными значками.
– Завтра разберемся…
Освещая путь фонарем, они направились к крутым ступеням, ведущим из подземелья на поверхность, под своды полуразрушенного храма неизвестного бога. Они не успели дойти до ступеней, потому что каменный потолок вдруг обрушился и похоронил их рядом с останками того, кто умер здесь раньше. А раздавленные ломкие листья превратились в белую пыль.
Темнота, темнота… Сжала ночь в душных лапах весь мир, и ничего не видно в ночи. Ночь полна шорохов и тихих вздохов. Со стоном летит над землей жаркий ветер, заглушает сдавленный шепот, прерывистый шепот, текущий в ночи.
Темнота, темнота… Идут в темноте невидимые, шуршат по земле, уходят все дальше и дальше в никуда вслед за жарким ветром. Шуршат, шуршат – слабее, слабее, тише…
Нет, не шуршат шаги, не идет никто – просто вздыхает непроглядная темнота, одинокая, бесполезная. Лежит тяжелая темнота на земле, ворочается неуклюже и вздыхает, вздыхает, вздыхает…
А впрочем, ничего особенного – обыкновенная безлунная ночь. И духота. Давно не было дождя.
Шепот, шепот… Прерывистый, неуверенный. Кто-то шепчет в темноте, задыхается под душной толщей, зовет кого-то. Безнадежно, отчаянно, словно боится раствориться в черной безбрежности, затеряться, исчезнуть навсегда…
– Слушай… Слушай… Слушай…
Тишина. И вновь стонет ветер.
– Слушай… Слушай…
Ничего не видно в ночи. И звезд нет на небе, и неба не видно, и земли.
– Слушай… Слушай… Утро… Утро придет…
Стонет, стонет жаркий ветер. Вздыхает, колышется черная тишина. И звезд нет на небе.
И вдруг – в ответ:
– Да… Да… Утро… Утро придет…
Колыхнулась тишина, шевельнулись душные лапы. И шепот громче, торопливей:
– Утро… Будет утро… Слышишь? Побежим босиком, босиком побежим по траве! С холма, через луг…
– Да… Да! Через луг, к реке, взявшись за руки…
Торопливый горячий шепот в темноте, сквозь стон ветра. Быстрее, быстрее… Безлунная ночь, и звезд нет на небе.
– Взявшись за руки, побежим и с разбегу бросимся в воду…
– Будем плавать и смеяться, слышишь? Будем плавать, пока не устанем…
Торопятся, перебивают друг друга, будоражат душную ночь.
– Ляжем на теплом песке у самой воды и будем смотреть в небо…
– Будем смотреть в небо, и ласточки…
– Да… Да… И ласточки будут летать, а над лесом…
– А над лесом поднимется солнце…
– Мы встанем и встретим его, взявшись за руки… Слышишь?
– Взявшись за руки, встретим солнце и будем рвать цветы на лугу…
