Едут два рыцаря по тропе узкой, извилистой. Медленно, след в след, кони ступают. Блеснет изредка солнечный луч на глади доспехов – и исчезнет, словно испугавшись чего-то. Едут два рыцаря сквозь лес Броселиандский угрюмый, через семь дней и семь ночей после Троицы. Неторопливо, настороженно кони ступают, чутко слушают шорохи лесные. Едут два рыцаря, подняв забрала шлемов искусно сработанных, а руки на мечах лежат, а копья у седла, и хоть забрала и подняты – в глазах тревога, готовность к бою в глазах рыцарей. Загадочен и дик лес Броселиандский, и всего можно ждать в нем: змеев огненных, карликов безобразных, дев прекрасных, что в миг единый в драконов превращаются, замков заколдованных, что встают внезапно в глуши лесной и рушатся с грохотом, в чрево матери-земли проваливаются, когда не выдержит она чар сил нечистых, нехристей страшных, уродливых.
Едут мессир Ивэйн и мессир Говен по тропе лесной, двое рыцарей отважных, побеждавших не раз в честном бою и змеев огненных, и великанов свирепых. Едет храбрый мессир Ивэйн, славный сын Уриена, короля земли Горр, страны смерти, едет храбрый мессир Говен, славный сын Лота Оркнейского, сводный брат короля Артура. Едут сквозь лес рыцари молодые, отважные, всматриваются настороженно в полумрак чащобы лесной, в полумрак злой, угрюмый, что таит опасности неведанные. Лежит путь рыцарей храбрых из Камелота славного в замок Эскладоса Рыжего, что побежден был мессиром Ивэйном в честном бою. Лежит путь к Лодине златовласой, голубоглазой, к Лодине, красавице белокожей, что была женой Эскладоса могучего и что стала женой Рыцаря со львом, Ивэйна отважного, женой стала по воле доброй, а не по принуждению.
Храпят кони в полумраке лесном, ушами прядут добрые кони, чего-то пугаются. На мечах лежат руки рыцарей храбрых. Не раз были рыцари в сражениях страшных, не раз насмерть бились с великанами чудовищными, броды охранявшими, не раз с помощью Господа чары снимали с замков заклятых, заколдованных, но не по себе рыцарям храбрым, но мерещатся им чудища жуткие в лесу диком, глухом, в лесу Броселианд.
И заговорить бы рыцарям, тревогу рассеять, только ни один первым говорить не решается, чтобы в страшном пороке не заподозрили его – в трусости. Уходят назад поляны пустынные, быками дикими истоптанные, шумят мрачно сосны в вышине, и молчат рыцари храбрые, мечи к бою приготовив. Кто скажет, где тот перекресток в глуши лесной, на котором дева стоит дивная, обнаженная, рыдающая, о помощи взывающая, руки к небу воздев. Нет, не дева это, а дракон огненный, девою прекрасной притворившийся!
Молчат рыцари, пробираются сквозь чащу мрачную, отдаляясь от Камелота славного, разгульного. Угрюм и дик лес Броселиандский.
И не выдержал Говен, сводный брат короля Артура, разговор начал мессир Говен, сын Лота Оркнейского. Разговор неторопливый, негромкий в чаще угрюмой леса Броселиандского, на узкой тропе, что не дает покоя коням иглами шиповника колючего.
– Сударь, – зазвучало слово тихое в чаще дремучей, – давно не был я в этих краях. Много дней провел я в поисках государыни нашей Геньевры, Мелеагантом похищенной, и давно не проезжал этой тропой.
И, встрепенувшись, молвил мессир Ивэйн, отводя взгляд настороженный от густого терновника:
– Да, сударь. Увы, не вас избрал Господь спасителем ее, а Ланселота Озерного.
Как гулко звучат голоса под темным пологом cосен!
