– Дурочка ты какая!
И вспомнил, что кожа у нее на лице и на шее тонкая, гладкая.
– А куда мне было?
Она и не думала оправдываться. Говорила то, что было.
– Родителей нет что ли?
– Есть. В деревне. А чем они могут помочь? Сами живы и то ладно. А я приехала, пошла в сеть продавцом. Да сдохнуть проще!.. Я кроме работы и тюфяка на полу у тетки своей ничего не видела. Еще и зажимают все подряд. Каждому охота, «затак»… И это на всю жизнь? На этом тюфячке?.. А потом в него же закатают и – в крематорий! С музыкой Шнитке! Бум! Бум!.. Дзюууу!.. Весело. «Доктор, я жить буду? – А смысл?..»
На этот раз улыбнулся и он.
– Могла бы еще куда-нибудь пойти.
– Куда? Заре навстречу?..
– Нуууу… Ты же красивая.
Она засмеялась беззаботно, может, от радости, что он назвал ее красивой.
Пропела:
– Хороша я, хороша, да плохо одета! Никто замуж не берет девушку за это!..
– Частушки?
– Битлз!
Залилась смехом. Он ведь не знал о ее серебристом плаще.
Стала подпрыгивать.
– Холодно?
– Нет, просто весело. – Подышала на руки и приложила к щекам. – Повезло однажды. Взяли в ночной клуб, напитки подавать. В нижнем белье. А в особые дни и без него.
Илья приобнял ее слегка. Все-таки ему казалось, что ей холодно. Зубы стучат.
– Работать можно. Девчонки в очередь стоят. Но меня только на месяц взяли.
– Почему?
– На подмену.
– И не оставили?
– Зачем?
– Как?.. Ты красивая, – сказал он вновь.
– В зале все равно темно. Только огни бегают… Там другая красота. Там такие нужно – во!.. Чтоб грудь вываливалась.
– Откуда?
– Отовсюду. – И вновь рассмеялась. – Там у одной девочки…
И не стала рассказывать.
– Что там у девочки?
– Нет, нельзя!
А сама ухахатывалась.
– Смешная ты.
– Ага… Фуууу…
Вытерла слезы.
– Да мне только доучиться.
– Ломоносов.
Лиля улыбнулась довольная тем, что она Ломоносов.
Илья не понимал, зачем вообще этот разговор. И так все ясно.
– А что же вы с такой фамилией и в деревне?
– А что? – В свете фонаря блеснули ее странно счастливые глаза.
– Все же – Брик!
– Думаешь, Брик это… субтильные ручки да томные глазки?.. Марципаны разные? – Засмеялась, довольная своими «марципанами». – Вино на манжетах и стихи враскачку?..
– Думаю.
– Брик это телега!
– Да ну!..
– Еще корабль такой. Если – бриг…
– Вот как!.. Ясно. Понятно… Нууу… – Затянул он, чтобы распрощаться и тут же почувствовал, как ее рука тянет его за палец. Он чуть потянул в обратную сторону: – Спать иди. Лекции проспишь и останешься неучем. Будешь бестолковой.
Ветер из подворотни тянул к подъезду февральским сырым холодом. А от нее шло тепло, которое позавчера вынули у него из середины твердого туловища.
…Ночью, уходя, он накрыл ее пледом. Девочка улыбалась. Ему или снам.
Спала и не знала, кого он там все высматривал за ее спиной, когда они сидели у Кирилла. Он знал. Того маньяка, который может снять с нее извращенно кожу. Ту мразь, которая за свои паршивые три тысячи рублей видит в ней живое мясо и уверенно обращается с ней, как с мясом. Он хотел его увидеть. Пусть ему только на ушко шепнут – где он?.. Тихонечко… Шепотным шепоточком… Илья бы стал последним, кого тот видел бы в этом мире.
Все-таки выпил он много.
…Илья маялся день, маялся два, жарил яичницу, когда пару раз порывался накатить водки, и даже скручивал крышку с бутылки, но вновь закручивал и ставил в холодильник. Съедал яичницу и думал, чем бы заняться. Скорее – не думал, а просто не знал, куда себя деть. Бойцы его уехали с тренером на соревнования, одному в зал идти не хотелось… Ну, разве что железки пойти потягать.
