– О, Василий-сан!
Соскочив с коня, Василий подошел к сёгуну и с поклоном вручил шкатулку.
– Надеюсь, ты доволен, Митагава-сан?
Сёгун кивнул.
– Если это не подделка.
Щёки его дочери вспыхнули от стыда.
Василий-царевич схватился за меч.
– Что-о?!
Глядя на сёгуна жёлтыми глазами, волчица обнажила клыки.
Сёгун, прижав шкатулку к груди, взглянул на самураев. Самураи осуждающе смотрели в землю.
– Шучу, – сказал сёгун. – Видно сразу, она настоящая.
Волчица спрятала клыки.
Царевич убрал руку от рукояти меча.
– Вот и ладушки. Но впредь, Митагава-сан… учти, таких шуток я не люблю. Состоялось ли сватовство?
Сёгун помедлил с ответом.
– Может, всё-таки сам на ней женишься? – неуверенно предложил он. Волчица вновь оскалила пасть. – Ну хорошо, хорошо! Спросить нельзя? – поспешно согласился Митагава. – Кусика, придется тебе выйти за этого хлюс… за императора Лао Ван Мина.
Не умея скрыть радость, девушка поклонилась.
– Повинуюсь твоей воле, отец.
Самураи переглянулись и заулыбались.
– Повинуется она, – проворчал сёгун. – Вертихвостка.
Пользуясь моментом, Василий уточнил:
– Когда мы, сможем отправляться в Китай?
– Утром. – Сёгун погладил дочь по голове, стараясь не испортить замысловатую причёску. – Я соберу вас в дорогу и дам в сопровождение семь самураев.
– Зачем сопровождение? – запротестовал Василий. – Я сам смогу запросто…
– Знаю, что сможешь! – притопнул ногой сёгун. – Моя дочь знатного рода, и она отправится с подобающим сопровожденьем. Переночуешь в моём доме, Василий-сан. О коне твоём слуги позаботятся, а волку твоему придется здесь обождать. Волка я в дом не пущу.
Взглянув на царевича, волчица чуть заметно кивнула. Но царевич гневно посмотрел на сёгуна.
– В таком случае, Митагава-сан, и я в твоём доме не остановлюсь. Я заеду за Кусикой утром.
– Но, Василий-сан, не могу же я впустить…
– Митагава-сан, мой волк будет ночевать со мной.
Переглянувшись с самураями, сёгун обреченно вздохнул.
– Ладно, будь моим гостем вместе с волком.
Коня царевича поместили в конюшню, где щедро насыпали ему овса. А самому Василию с волчицей, накормив их и напоив, отвели отдельную комнату. При этом царевичу, по японскому обычаю, постелили на полу, где он моментально уснул как убитый.
Пробудился он ранним утром от мерного звона в голове. Открыв глаза, Василий помассировал себе виски. Звон, однако, не прекращался: он исходил из глубины дома. Солнце из окна освещало волчицу, насторожившую в недоумении уши. Царевич поинтересовался, зевнув:
– Кузня у них тут, что ли, работает?
– Бог его знает, – отозвалась волчица. – С самого рассвета стоит этот тарарам. Здоров же ты дрыхнуть.
– Ещё проспал бы столько же. – Потянувшись, Василий встал и оделся. – Пошли, – сказал он, открывая дверь, – посмотрим, что там за дела.
Обойдя добрую половину дома, в одной из комнат они обнаружили наконец источник этого беспрерывного звона. Сёгун Митагава, одетый лишь в подштаники, восседал возле кучи золотых монет, держа на коленях янтарную шкатулку раджи. Глаза его алчно горели, волосы слиплись от пота. Сёгун бросал в шкатулку монеты и вытаскивал, бормоча: «Из одной – три. Из трех – девять. Из девяти – двадцать семь». На этой цифре он ссыпал содержимое шкатулку в общую кучу, затем брал монету и начинал всё сначала: «Из одной – три. Из трёх – девять…» Взмыленные самураи наполняли монетами мешки и волокли их в закрома. Но, несмотря на то, что все двенадцать воинов носились туда-сюда как ошпаренные, куча золота стараниями их господина заметно росла.
