Так и мыкался бы, перебиваясь репетиторством, пока не повстречал друга-математика с метлой в руках. У математика было четверо детей. Друг описал всё плюсы и минусы дворницкой работы, и филолог стал подметальщиком, не переставая, впрочем, оставаться филологом.
Его по-прежнему коробило от бранных слов, которыми швырялись прохожие, но со школой – никакого сравнения. Вполне терпимо, говорил себе дворник, да и работу сразу видно.
Через полгода у него открылась удивительная способность: он стал видеть… матерки. Грязные, колючие оборвыши, напоминавшие крупных гусениц. выскакивали изо рта на одежду, шлёпались на асфальт или висли на кустах. Пахли отвратительно. Выбрасывать в мусорный бак оказалось бесполезно – матерщина расползалась довольно быстро. К счастью, в подвале имелось множество картонных коробок. Набив каждую до верха, заклеивал её скотчем. Но что дальше?
– Ума не приложу, – жаловался он математику.
– Сжигать их бесполезно, – рассуждал тот вслух. – А что если травить?
– Чем? Дустом, что ли?
– Словом! Минус на плюс даёт ноль. Неси-ка, брат, классику.
Эксперимент превзошёл все ожидания. С первых же слов матерки начинали изгибаться, корчиться, потом дёргались и высыхали. Так началась Великая Чистка.
Читать приходилось много и разного. Забористые, особо устойчивые сопротивлялись и сладить с ними было не так-то просто. Некоторых не брали книги девятнадцатого века, другие реагировали только на определённых авторов, и, главное быстро приспосабливались.
– Возможна мутация, – предупредил как-то грузчик-биолог из соседнего магазина.
А искусствовед, торгующая вязаными шапочками, добавила:
– Сейчас наблюдается смешение жанров. Рэп в сопровождении оркестра, эротизм в драматургии. О литературе я просто молчу. Когда ненорматив станет нормой, тогда уже ничто не поможет. Торопитесь!
И дворник торопился. Наспех прибравшись, читал до хрипоты романы и поэмы до поздней ночи. Друзья помогали: приносили книги, подметали, кормили. А матюги всё сыпались и сыпались…
Сколько бы ещё длилась война – неизвестно. Дворника уволили. Без объяснений.
Новый дворник-таджик принимая инструмент, улыбался, неустанно кивал и повторял одно и то же слово.
– Только не открывай коробки.
– Хорошо!
– Там древнее зло. Скверна.
– Хорошо!
– Русская скверна самая скверная.
– Хорошо!
– Да что же здесь хорошего!
– Говорить по-таджикски. Ругаться по-русски! Хорошо!
Филолог махнул обречённо рукой и вышел из подвала.
«Tempus consilium dabit», – пробормотал он и углубился в страницы объявлений.
– — – — – — – — – — – — – — – — – — – — – — – — – — – — – — —
Tempus consilium dabit (лат) – «Время покажет»
Жили-были. Кондуктор
Жила-была кондуктор. Суровая женщина, воспитанная жёсткой эпохой. Никто не видел, чтобы она когда-нибудь улыбалась. Какие могут быть улыбки, когда вокруг шныряют зайцы? Держи ухо востро, товарищ!
Вид у кондуктора был внушительный. На неохватной груди валуном сумка с рулоном билетов. Короткая стрижка, глаза-точки, усики. Неизменный красный спортивный костюм, облегающий мощную стать.
Она любила те времена, когда несла вахту на узеньком, душном автобусе. Билеты тогда стоили копейки, кондукторское место возвышалось недалеко от задней двери. Обзор был прекрасным, а взор таким, что не требовалось сходить с престола – пассажиры спешили первыми. Те безумцы, что отваживались дожидаться кондуктора, были обречены на очень неприятный разговор. Но таких было мало. И всё же…
