– Ну, ладно, – махнул рукой Гришкин – В общем, послезавтра приходи к Машкину. Чай будем пить.
– Крепкий? – подмигнул Яшкин.
– Я вот тебе дам, – сказал Гришкин и погрозил Яшкину кулаком. Яшкин позвонил Пашкину по телефону.
– Привет, Пашкин! – крикнул он. – Это Яшкин. Ты что завтра делаешь? В театр идешь? Ой, держите меня! Зачем? На театральный се-сон? Шик каламбурчик, a? Ну вот что, ты это брось. Завтра все собираемся у Машкина На чай. Понял?
– Заметано, – сказал догадливый Пашкин. – Я Кошкина приведу.
Мы встретились с Мишкиным в понедельник.
– Доброе утро! – поздоровался я.
– Xe! – иронически сказал Мишкин.
Он сидел за столом, левой рукой закрывал фиолетовую гулю над глазом, а правой писал заявление на Машкина в товарищеский суд…
НОЧНОЙ ЗВОНОК
В три часа ночи мне позвонил Левандовский
– Здорово, – сказал он. – Я тебя не разбудил?
– Разбудил, конечно, – напрямик ответил я. – Что я, фальшивомонетчик – до этих пор не спать.
– Ну извини, – поскучнел Левандовский.
– Ладно уж, – сказал я – Бог простит. Что там у тебя стряслось –
выкладывай.
– Да нет, ничего, – отчужденно сказал Левандовский. – Будь здоров. Отдыхай. И он повесил трубку.
А у меня сон как палкой отшибло. Я прошелся по комнате. Закурил. Проверил, выключена ли электроплитка. И тут зашевелилось позднее раскаяние.
«Фу, как нехорошо, – подумал я. – Близкий приятель, можно сказать, друг, звонит тебе среди ночи. Видно, не так просто звонит, не ради удовольствия. Может, у нею нужда какая, неотложная… А ты, чурбан такой, прямо с верхней полки: «Разбудил»… «Бог простит». Не мог поделикатнее.
Я набрал номер Левандовского. Телефон молчал. Попробовал еще раз – никакого результата.
Тут я не на шутку встревожился и разбудил жену.
– Слушай, – сказал л. – Только что звонил Левандовский.
– Черти его давят, – сонным голосом ответила жена.
– Ну-у. Черти не черти, а вполне возможно какое-нибудь несчастье. По работе или с женой. Катя его, знаешь ведь, – стюардесса…
– Черти его не задавят! – сказала жена.
– Так-то так, – согласился я. – Но представь себе: человек один, в пустой комнате, всякие нездоровые мысли одолевают. И телефон как назло испортился… Нет, я, пожалуй, схожу к нему.
И я начал одеваться. Тут жена окончательно проснулась.
– Черти тебя потащат! – сказала она. – Вот пристукнет кто-нибудь! Возьми хоть плоскогубцы.
– Да что ты! – усмехнулся я, расправив плечи. – Лишние предосто-
рожности!..
– Бери, бери, – сказала жена. – Отмахнешься, в случае чего.
…На улице было темно и страшно. Ночь наполняли различные неблагоприятные звуки. Где-то заверещал милицейский свисток. Потом кто-то вскрикнул. Потом раздалась жуткая песня: «А каменские парни уж точат кинжалы»… И вслед за этим кто-то бешено протопал по тротуару, крича:
– Не уйдешь… Твою душу!..
А в одном месте меня остановил угрюмый детина и, для чего-то складывая и раскладывая перочинный ножик, сказал:
– Дай закурить!
Но я, превозмогая противную дрожь, все шел и шел.
«Так надо, старик, – убеждал я себя, сжимая потной рукой плоскогубцы. – Ведь ты же не оставишь в беде близкого приятеля… можно сказать, друга».
Левандовского дома не оказалось. Я звонил, стучал в дверь ногами, даже крикнул два раза в замочную скважину: «Веня! Ты не спишь?!»
Из-за двери не донеслось и звука.
«Боже мой! – холодея подумал я. – Неужели он решил броситься под трамвай?.. Хотя, что я – трамваи уже не ходят. Куда же он подался, бедолага?»
