Никто не услышит мой плач. Изувеченное детство - страница 21

Она включила свет, и я впервые увидел подвал. Правда, что это называется «подвал», я узнал позднее. Он не имел ничего общего с чистым, опрятным миром остальных комнат в доме. Здесь витал запах плесени и сырости, а единственным источником света была одинокая лампочка. Стены из грубого кирпича и необработанного дерева были во многих местах украшены паутиной. Мама толкнула меня и начала спускаться вслед за мной, подгоняя пинками и ударами. Внизу была еще одна деревянная дверь, большая и прочная, выполненная в викторианском стиле. Она открыла ее и швырнула меня внутрь последним сильным ударом, как будто я был мешком с соломой, потом включила еще одну лампу, и я смог увидеть весь ужас этого места.

В подвале не было ничего, кроме старого грязного матраса, прислоненного к стене. Мать не могла терпеть меня ни секунды дольше. Она захлопнула за мной дверь и выключила свет. Я слышал, как она чем-то блокирует ручку двери, чтобы я не смог выйти. После того как ее шаги на лестнице затихли, меня окружили тишина и мрак.

Сначала мне показалось, что я остался в кромешной тьме, но глаза постепенно привыкли, и я заметил несколько тонких лучей света, просочившихся через не обожженный кирпич высоко в стене. Этого было достаточно, чтобы я огляделся после наступления рассвета. Даже если бы мама не заперла меня, я осознавал, что не стоит пытаться открыть дверь и включить свет без ее разрешения. Холод пронизывал меня до костей, и я просто дрожал в темноте, оставшись в одних трусах и ожидая, что произойдет дальше. Я слушал, как поезда с грохотом проносятся мимо дома, мечтая иметь возможность забраться в один из теплых, светлых вагонов, которые я видел так много раз, и умчаться как можно дальше от этого места.

Я попал в мир, о существовании которого даже не догадывался несколько минут назад, в мир, который стал моей тюремной камерой на ближайшие три года.

Не думаю, что у мамы были какие-то далекоидущие планы по превращению этой маленькой темной подземной комнаты в мою тюремную камеру, когда она впервые впихнула меня туда и заперла дверь. На этой стадии на двери еще не было замка, он появился позже, значит, можно предположить, что мое заключение не планировалось заранее. Думаю, я просто надоел маме тем утром (надоел тот, в ком она видела испорченного и неугомонного ребенка) и она хотела убрать меня с дороги и преподать мне урок раз и навсегда. Но стоило мне однажды попасть в «клетку», как мать поняла, что это идеальное место для меня. Она случайно нашла выход: я совершенно не попадался на глаза, но при этом в любой момент можно выплеснуть на меня злость и обиду, когда она больше не в силах их сдерживать. И держать меня в подвале можно, сколько ей заблагорассудится, ведь никто не спросит у нее отчета.

Когда пропадает ребенок, обычно паникующие и охваченные горем родные и близкие поднимают тревогу, но в моем случае именно они заставили меня исчезнуть, так что кто мог это заметить? Других людей, которые могли беспокоиться обо мне, например Мэри и тетю Мелиссу, мама прогоняла с самого начала. Они и не ждали от меня весточки.

В то время как другие дети играли на улице, греясь под солнцем, ходили в школу, заводили друзей и узнавали много нового, я сидел один в темноте. Насколько мне известно, никто из службы социальной опеки не спрашивал, где я или что со мной. Возможно, они приходили к матери, но ей удавалось убедить их, что все в порядке, рассказав пару-тройку сказок. Она могла сказать, что я переехал, но в этом случае, думаю, ей пришлось бы предоставить хоть какие-то координаты моего местонахождения, чтобы ее слова подтвердились. Мое имя должно было присутствовать в системе, ведь я наблюдался у врача, когда онемел, так что, по крайней мере, у меня должен был быть номер общественного здравоохранения или социального страхования. И я уверен, что мама получала пособие от департамента социального обеспечения за каждого члена многодетной семьи, ей было нужно каждое пенни из этих средств. Так как же все эти службы могли потерять меня из виду и не почуять неладное? Возможно, они были сбиты с толку тем, что я жил по двум разным адресам – у мамы и у Мэри. Или просто были слишком загружены. Не знаю, и вряд ли когда-нибудь это выясню.