Нищенка. Мулла-бабай (сборник) - страница 43

Люди подозрительно смотрели на молодых мужчин, которые спрашивали дворника, а сами пялились на каждую молодую женщину. Это вызвало у жителей трущобы разные толки. Большая часть, особенно женщины, считали, что они ищут продажную любовь, а потому стали пускать в ход весь арсенал завлекательных приёмов, каким владели: улыбались, подёргивали бровями, подмигивали. Те, что стояли ближе к дверям, манили их пальцами, подзывали рукой. Мансуру и Габдулле было тяжело видеть их тщетные усилия. Они думали о спасении лишь одной загубленной души, а потому ужимки этих женщин ничего, кроме жалости и отвращения, у них не вызывали. Мансур понимал, что причина такого поведения женщин – голод, а потому смотрел на это спокойно, тогда как Габдулла, не представлявший себе, что способен делать с людьми голод, считал кривляние женщин позорным. Ему было не по себе среди голодных старух и стариков, детей в лохмотьях, среди накрашенных девиц с бесстыжими глазами, от которых разило гвоздичным маслом и грошовым одеколоном. Он чувствовал себя так, словно попал в плен к племени дикарей, языка которого он не понимал. Вся эта отталкивающая обстановка вновь пробудила в нём сомнение. Теперь он ясно видел, каких беспокойств и самопожертвований требуют поиски Сагадат. Все эти мысли возвращали его к прежнему Габдулле – хотелось махнуть на всё рукой и зажить привычной беспечной жизнью. Не следует ли быть осторожней в своих суждениях и прежде, чем давать обещания, крепко подумать: а стоит ли дело таких жертв?

Перемена в его настроении не ускользнула от внимания голытьбы, которая истолковала это по-своему. Один из мужиков сказал:

– Так вам дворник нужен? Пойдёмте, это здесь! – и повёл их за собой.

Габдулла не без колебаний двинулся следом. Нищие с завистью смотрели на находчивого собрата. Чтобы перетянуть баев на свою сторону, девицы удвоили свою завлекательную деятельность. Сзади кто-то крикнул:

– Да врёт он, нет у него никакой дочери!

Мансур с Габдуллой не обратили на это внимания. Вот мужик открыл дверь, возле которой сидели старообразная женщина и молодая в платке.

– Дорогу дайте! – заорал он. Те молча отошли в сторонку. Стали спускаться в подземелье. В нос Габдулле ударил затхлый, кислый воздух, но он всё же продолжал идти. Кто-то схватил его за руку. Он поднял глаза и увидел женщину с мерзкой улыбкой, обнажавшей чёрные крашеные зубы. От неё разило кислой вонью вперемешку с какими-то дешёвыми благовониями. Оглядевшись, он увидел, что оказался в душной каморке, освещённой крошечными окошками.

Никогда в жизни не приходилось Габдулле видеть столь скудного жилища, каждая вещь в нём потрясала убожеством, так что навечно врезалась в память. Он с изумлением стал осматриваться. Напротив двери небольшое саке между замёрзшими, покрывшимися наледью окнами, на нём свалены какие-то лохмотья. Вдоль стены лежал ребёнок с бескровным, белым, как полотно, лицом. За ним дырявый, залатанный в нескольких местах полог, а там кровать с довольно чистой подушкой, укрытая одеялом, рядом стол, два стула и деревянный сундук.

Габдулла поглядел на печь. Там стоял маленький жестяной самовар, на шестке – несколько чашек. Все эти вещи… Да он и подумать не мог, что на свете бывает такое! Люди его круга жили в совершенно иной обстановке. Это жилище, эта вонь, этот никогда не мытый пол, это саке с кучей лохмотьев – всё вызывало в нём отвращение. Было стыдно смотреть на весь этот ужас. Его чувства отразились на лице. Оно покраснело, а глаза стали быстро моргать. Мансур, видя, что творится с Габдуллой, понимая его состояние, решил поскорее покончить с делом и открыл было рот, чтобы сказать что-то, но хозяин перебил его: