Нищепанк: трактат о несбывшейся мечте - страница 9

В "Вопросе о технике" Хайдеггер говорил, что техника – это не просто инструмент, а способ, которым человек встречается с миром. Для него "бытие-в-мире" – это Dasein, присутствие, где человек не отделён от природы, а живёт в ней, открывая её через заботу. Старинный плотник, что рубит дерево топором, или мельник, что ставит колесо под поток реки, – они не просто используют вещи, они раскрывают бытие: дерево становится столом, вода – движением, мир – домом. Техника в этом смысле – поэзия, "ποίησις", как называл её Хайдеггер, акт творения, что выводит скрытое на свет.

Заратустра мог бы узнать в этом отголосок своей мечты о сверхчеловеке. Его воля к власти требовала не господства над миром, а слияния с ним, создания ценностей через встречу с бытием. Техника, в видении Хайдеггера, могла бы стать мостом: топор в руках – это не только труд, но и разговор с лесом, колесо мельницы – не только энергия, но и танец с рекой. В таком мире сверхчеловек был бы не завоевателем, а созидателем, чья сила – в гармонии с сущим, в раскрытии его тайн через технику, что служит человеку как часть его бытия.

Но Заратустра смотрит на мир нищепанка и видит иное. Ветряные турбины, что режут небо своими лопастями, не танцуют с ветром – они подчиняют его, качая энергию не для поэзии бытия, а для поддержания унылого настоящего: чтобы экраны светились, чтобы холодильники гудели. Угольные ТЭС, что дымят на горизонте, не раскрывают землю – они выжигают её, превращая уголь в электричество, что питает не дома, а симулякры. Техника перестала быть мостом к миру – она стала ширмой, за которой человек прячется от себя, от своей заботы, от своего Dasein.

Хайдеггер предупреждал о "Gestell" – "поставе", современной технике, что не раскрывает, а ставит природу перед человеком как ресурс, как склад, что можно разграбить. В нищепанке этот "постав" достиг предела. Заратустра видит роботов Tesla Bot, что машут руками на презентациях: они не помощники, как топор плотника, а декорации, что скрывают бесполезность за зрелищем. "Метавселенная" – не пространство бытия, а его отрицание: человек не встречается с миром, а уходит от него в пиксельную пустоту, где нет ни леса, ни реки, только код, что маскирует одиночество. Техника здесь – не поэзия, а ложь, не мост, а стена.

Возьмём ветряки – символ "зелёного" будущего. Хайдеггер мог бы увидеть в них мельницу, что работает с ветром, открывая его силу человеку. Но в нищепанке они – ширма: их вращение не сближает с природой, а отчуждает, превращая ветер в абстрактные киловатты, что уходят в далёкие сети, оставляя фермера с той же лопатой. Или дроны, что жужжат над полями: они не раскрывают небо, как крылья Икара, а подчиняют его, снимая видео для лайков, перевозя посылки для алгоритмов. Даже фабрики Tesla, что гудят в Техасе, не творят бытие – они творят фетиши, электромобили, что служат не человеку, а статусу, пока рабочие считают гроши на бензин.

Заратустра чувствует эту утрату. Техника, что могла бы стать частью "бытия-в-мире", стала его врагом. Она не открывает мир, как топор открывал дерево, а закрывает его, как экран закрывает взгляд. "Мисс ИИ" танцует в виртуальности, но её красота – не поэзия, а маска, что скрывает пустоту. Роботы BigDog топают в роликах, но их шаги – не путь к бытию, а бегство от него, проигранное ослу. В нищепанке техника – это ширма, за которой человек теряет заботу, теряет себя, становясь не сверхчеловеком, а зрителем, что смотрит на мир через стекло, не касаясь его.