– Monsieur? – сказал официант. – Encore un cognac?[8]
– S’il vous plait[9], – с достоинством отозвался Рудольф.
После этого они заговорили сразу на двух языках и вместе хохотали над французскими фразами, которые Рудольф с трудом выкапывал в памяти, рассказывая о пышногрудой учительнице французского языка у них в школе, о том, как считал себя влюбленным в нее, как по-французски писал ей о своей страсти, как однажды нарисовал ее обнаженной и как она отобрала у него этот рисунок. Женщина слушала его с удовольствием, поправляла ошибки, хвалила, когда он произносил без запинки больше трех слов подряд. «Если все французские шлюхи похожи на нее, – подумал Рудольф, – тогда понятно, почему проституция считается такой уважаемой профессией во французском обществе».
Затем женщина (он спросил, как ее зовут, оказалось – Жанна) посмотрела на часы и стала вдруг серьезной.
– Уже поздно, – сказала она по-английски, взяв в руки свою сумочку и журнал. – Я должна идти.
– Сожалею, если утомил вас, – отозвался он. Язык у него еле ворочался, и он с трудом выговаривал слова.
– Мне было очень приятно с вами, Джимми. – Она встала. Он сказал, что его зовут Джимми. Прикрылся чужим именем, чтобы его нельзя было выследить. – Но я жду звонка.
Он поднялся попрощаться. Теперь ему не придется спать с ней. При мысли об этом он почувствовал и облегчение, и сожаление. Поднимаясь, он пошатнулся и уронил стул.
– Чудес… Чудесно провел время, – запинаясь, произнес он.
– Где ваш отель? – нахмурилась она.
Где его отель? На мгновение перед глазами, как в тумане, возникла карта Франции.
– Где… мой отель? – Язык у него совсем не ворочался. – В Антибе.
– Вы на машине?
– Да.
– В таком состоянии нельзя садиться за руль.
Он сконфуженно наклонил голову. Наверное, сейчас она с презрением думает об американцах: вот приезжают во Францию, а сами напиваются так, что не в состоянии править машиной. И вообще ни на что не годятся.
– Я, собственно, не пью, – сказал он виновато. – Просто у меня был трудный день.
– Наши дороги опасны, особенно в темноте, – предупредила она.
– Особенно в темноте, – согласился он.
– Может, вы поедете со мной? – спросила она.
«Наконец-то», – подумал он. Как человек деловой, он должен был бы спросить ее, во сколько это ему обойдется, но после дружеской беседы за вином и коньяком подобный вопрос прозвучал бы неуместно. Еще успеется. И сколько бы ни стоило, он, в конце концов, может позволить себе провести ночь с европейской куртизанкой. Он был доволен, что припомнил такое слово – «куртизанка». И вдруг в голове у него прояснилось.
– Volontiers[10], – сказал он на ее языке, желая доказать, что владеет собой. И, громко позвав официанта: «Garҫon!» – вынул из кармана бумажник. Бумажник он держал так, чтобы ей не было видно, сколько в нем денег. В подобных ситуациях, о которых он знал только понаслышке, следует быть осторожным.
Подошел официант и по-французски сказал, сколько с него причитается. Рудольф не понял и, смутившись, обратился к женщине:
– Что он сказал?
– Двести пятнадцать франков, – ответила она.
Он вынул из бумажника три купюры по сто франков и отмахнулся от слабых попыток официанта дать ему сдачу.
– Не надо давать на чай так много, – шепнула она, выводя его из ресторана.
– Американцы благородны и щедры.
Она засмеялась и прижалась к нему. Показалось такси, и он залюбовался грацией, с какою она подняла руку, стройностью ее ног, мягкой линией груди.
