Торо открыл глаза. Над ним стоял Топо, глаза его горели, словно снова съел яс, который нашел рядом с пещерой.
В руках держал огромный камень. Топо ничего не говорил, но Торо словно слышал его внутренний монолог, который на языке современного человечества мог звучать так: «Извини, друг, но двух модо для одного племени многовато».
Камень полетел вниз. И тут время словно остановилось, Торо видел приближающийся булыжник, но понимал, что шансов выжить нет. Однако в самый последний момент включился другой механизм. Словно кто-то подтолкнул Торо, он согнул ногу в колене, а выпрямив ее, сумел отбросить свое тело в сторону и избежать столкновения. Затем сделал еще один перекат и вскочил на ноги.
Топо тем временем стал поднимать камень, но это было ошибкой, камень слишком тяжел, что сделало Топо неповоротливым.
Торо ударил Топо ладонями по ушам. Тот выронил камень, но не потерял сознание, видимо, яд был настолько силен, что сделал его нечувствительным к боли. Он мертвой хваткой вцепился в Торо, они упали на землю и катались, пытаясь оказаться сверху противника.
В этом поединке Торо не хотел победить, как это делали мальчишки племени хашей, когда взрослые стравливали их, чтобы те приобретали навыки боя. Он должен был убить Топо. Но сделать это без подручных средств тяжело, а Топо превосходил его в бешенстве из-за гриба.
Через какое-то время Топо оказался сверху и сжал горло Торо руками. Однако он слишком наклонился над Торо, и тот ударом колена перебросил его через свою голову. Падая, Топо ударился о камень и потерял сознание. Торо медлить не стал. У предков человеческих существ не было врожденной морали. В отличие от волков, которые не рвут обездвиженного противника, он тут же задушил своего соперника.
НОБЕЛИАТ
Заслушав решение судьи, Крамор в какой-то прострации дошел до комнаты для задержанных. Когда омоновец открыл дверь и чуть подтолкнул его вовнутрь, захотелось вдруг стать своим среди всех, кто находился в комнате, и он чуть было не вытянул вперед руку с растопыренными пальцами, как ранее это сделал Буцкий. Но сдержался и сказал:
– Пять…
– Так и должно быть, – философски заметил Буцкий.
– Нечипоренко, – произнес омоновец и увел последнего задержанного, в комнате на какое-то время повисла гнетущая тишина, а потом историк сказал:
– Ну, я продолжу?
– Что? – не понял Крамор.
– Сказ о визите к вождю народов, – влез Буцкий, – он как раз к месту…
– А на чем я остановился? – спросил историк.
– На том, что их приглашают к Хозяину.
– Приглашают, – повторил историк с сарказмом, – разве я сказал, приглашают? Я мог сказать только «вызывают».
– Пусть будет так, – примирительно согласился Буцкий.
– Приехали они в шесть вечера и сидят в приемной. Мастеру любопытно, он пытается осмотреться, начинает крутить головой, но ловит грозный взгляд Фадеева и успокаивается. А в приемной хозяйничает Поскребышев, причем делает это так, будто никого кроме него там нет.
Так проходит час, другой. В десять вечера Поскребышев открывает дверь в кабинет Сталина и приглашает Фадеева и мастера зайти. В полутемном кабинете после ярко освещенной приемной ничего не видно. Фадеев и мастер стоят пять минут, десять. Мастер пытается осмотреться, но грозный поворот головы к нему со стороны Фадеева пресекает эту попытку.
И вдруг в кабинете стало чуть светлее и, откуда ни возьмись, появляется невысокий человек во френче и сапогах, без вступления и тем более приветствия говорит с легким акцентом, обращаясь к Фадееву:
