И только потом преподаватели объяснили, что по мере обучения ценность каждого ученика возрастает, поэтому лучше не причинять ему повреждений, которые может сделать палка.
В седьмой клетке они уже писали на языке Богов деревянными палочками на глиняных табличках. В одиннадцатой могли переводить на язык Богов наречия тех, кто жил вокруг горы Каа. В двенадцатой узнали, что это предварительный курс обучения, а после экзамена, который у них должны принять представители Богов, их определят в страну Шумер, где будут учиться десять лет.
После обучения два десятка учеников оказались в чреве железной птицы и почти целый день летели в неизвестном направлении. Когда приземлились, Торо понял, что их вернули к тому месту, откуда год назад увезли Боги. Мальчиков разместили в пещере с плоскими стенами, где на полу лежали циновки, на которых днем сидели, а ночью спали ученики. Обучение продолжалось, но как-то вяло, лишь для того, чтобы было чем занять подростков перед экзаменом.
К этому моменту Торо не только владел языком Богов, умел писать, считать, но и знал, какие имена носят крупные звезды. А еще четко усвоил принцип, без знания которого невозможно попасть в страну Шумер: если ты пишешь Богу, то делать это нужно снизу вверх. Если пишущий находится справа от звезды Сириус, то писать надо справа налево. А если наоборот, то слева направо.
Вечером мальчикам разрешалось гулять среди деревьев, которые окружали пещеру по прямым, как копье, дорожкам.
Из десятка мальчишек племени хашей остались только Торо и Топо. И именно их манила к себе гора Каа. Гора, в подножии которой жил род, откуда их забрали Боги.
План побега возник у них почти одновременно.
– Мы найдем их, – сказал Торо, – ориентиром нам будет гора Каа.
– Мы станем модо, – ответил на это Топо.
– Да, – подтвердил Торо.
НОБЕЛИАТ
Крамора привели в зал судебных заседаний и усадили на деревянную скамью.
Судьей была женщина чуть за сорок, и ему показалось, что она не сможет вынести неправомерный приговор.
Рядом с судейским располагался маленький стол. За ним восседала девушка лет двадцати. Как он догадался, секретарь. Вчерашний омоновец сидел на скамье для зрителей. Какая роль отведена ему, было непонятно: то ли охраны, то ли свидетеля.
– Крамор Виталий Сергеевич? – спросила судья, заглянув в папку, такую тонкую, что, казалось, там, кроме картонных корочек, ничего нет.
– Да, – ответил он.
– Откуда у вас такая странная фамилия?
«Вот же… – подумал Крамор, – стоит задать такой вопрос, и сразу становится понятно, что перед тобой не судья, беспристрастно исследующий ситуацию, а любопытная баба».
Ему хотелось ответить колкостью, но сдержался, не хватало еще настроить ее против себя. Крамор все еще надеялся на объективность.
– Досталась от родителей, – корректно ответил он.
– Изменить не пробовали?
– Нет.
– Почему?
– Папа бы меня не простил…
– Понятно, – произнесла она и сверила другие данные.
– Где вы работаете?
– Свободный художник.
– Художник, – повторила судья, – от слова «худо»?
– Нет, от другого, – ответил Крамор, все более заводясь от столь явной беспардонности.
– И что же вы нарисовали?
– Вообще-то художник пишет, – произнес Крамор.
– И сколько картин вы написали?
– Я художник слова и свои картины создаю не кистью и красками, – заметил Крамор, обратив внимание, что омоновец и секретарша посмотрели на него с интересом.
– То есть вы – литератор?
