Темнота надвинулась на заставу быстро – на западе еще горела узкая оранжевая полоска заката, а помещения заставы уже накрыло плотное черное одеяло.
Когда-то в каменном кирпичном здании, где ныне располагаются и канцелярия, и казарма, и столовая, находился таможенный пост, сурово каравший здешних контрабандистов.
Таможенников не раз пытались выкурить отсюда, но ничего из этого не получалось – ни у китайцев, ни у японцев. Какими бы плотными рядами они сюда ни лезли.
Раньше застава эта называлась «Полтавкой» – по имени недалекой деревни, – дружила она и состязалась – по части того, кто больше задержит нарушителей, – с другими заставами, также носившими старые имена: «Веселый ключ», «Волынка», «Сосновая», «Турий рог», «Рассыпная падь». Сейчас эти названия остались только в документах, да в памяти долгожителей – все заставы переименованы, от «сельского» прошлого не осталось ничего.
Только буковки, да цифирьки… На здании таможни, например, было выложено приметно, крупно, 1864 – год, когда было возведено это капитальное здание. Многое видели эти темные закопченные кирпичи и как могли защищали людей, на них появлялись, говорят, слезы, когда им не удавалось этого сделать.
Недалеко от заставы протекала сонная река Суйфун, по-нашенски Раздольная, сейчас она завалена снегом, дремлет подо льдом, но по весне свой дурной нрав покажет обязательно.
Раньше в Суйфун заходила даже рыба калуга. Рыбины плавали огромные, как боевые катера, одну рыбу надо было есть целой заставой не менее полугода, – вес случалось, достигал двух тонн, чтобы съесть такую дуру, нужно было обладать превосходным аппетитом и многими другими выдающимися качествами.
Но то было раньше. А сейчас калуга перевелась, нет ее не только в Суйфуне – нет даже в Амуре. Говорят, виноваты леспромхозы. Раньше эти хозяйства лишь заготавливали древесину, сплавляли ее, а сейчас стали перерабатывать. И куда же отправляет грамотный современный люд стружку, опилки, щепу, как вы думаете? Правильно, в реки, в воду.
А у огромной бревноподобной калуги оказались очень нежные, очень уязвимые жабры, опилки набивались туда плотно, не продохнуть, и рыба задыхалась. Великая древняя рыбина погибала от каких-то пустяков.
Уму непостижимо: здоровенное существо, способное хвостом расколотить в щепки пароход и какая-то мелкая древесная пыль, тьфу на мокром месте. Коряков поморщился, будто сам хватил ртом влажных разбухших опилок, даже больно сделалось. Чтобы избавиться от этого, надо было подумать о чем-нибудь хорошем. Он подумал о Лене, и ему показалось, что по всему помещению, над головой, по сторонам, стремительно заполняя пространство, разлился нежный розовый свет.
31 декабря. Застава № 12. 23 час. 47 мин.
Праздничный вечер удался. В углу канцелярии была установлена елка – живая, зеленая, ни одной пластмассовой хвоинки, с двумя мигающими гирляндами и игрушками, которые привез из Владивостока капитан Шемякин – личный подарок генерала Комисарчука, который когда-то служил в их отряде и до сих пор питает особую привязанность к заставе, стоящей на реке Суйфун. И сейчас, будучи заместителем командующего округом, старается не забывать о родном отряде, – с мягкими хлопушками и блестящими фольговыми шарами, – елка производила впечатление. Бойцы фотографировались рядом с ней на память.
Елка удалась. И концерт удалая. После концерта бойцы неуклюже давили ботинками пол, приглашая танцевать друг друга, тетю Дину, либо связистку ефрейтора Олю Керосинову. Другая связистка, привлекательная тоненькая Оля-вторая, по фамилии Полтавская (фамилия ее совпадала с именем деревни и старым названием заставы) находилась на дежурстве в гулкой, щелкающей тумблерами, контактами, выключателями, магнитными кнопками и прочим электрическим оборудованием комнате, расположенной по соседству с канцелярией. Третья связистка ефрейторша Лада Якимова была на бюллетене – то ли грипп у нее был, то ли воспаление хитрости, то ли чирей выскочил на толстой круглой коленке…
