«Смотрины», как выразился Буторин, устроили на следующее же утро в особняке на Спиридоновке. Проводника поставили в коридоре, в который проходили все прибывшие на очередное заседание журналисты и репортеры. Здесь осматривали аппаратуру иностранных репортеров. Делегации участников заседания входили в здание через парадный вход. Шелестов стоял рядом, чуть прикрывая невысокого Лапшина плечом. Пресса подтягивалась в течение получаса, журналисты здоровались с коллегами, кто-то потянулся курить, другие у окна обсуждали какую-то статью в американской газете. Кажется, в «Нью-Йорк таймс».
– Вон он, – неожиданно произнес Лапшин и деликатно толкнул пальцами Шелестова в локоть. – Вон тот, который синий блокнот и карандаш держит в руке.
– Тот, из купе? – переспросил Шелестов. – А женщину видите? Внимательнее, Степан Артемьевич.
– Нет, не вижу что-то, – пробормотал железнодорожник. – А может, и не узнаю я ее. Они тут другие все. С женщинами труднее – переоденется, и не узнать.
Пока Лапшин говорил, Шелестов внимательно наблюдал за репортерами. Он понимал: если та женщина здесь, значит, она будет и дальше действовать в рамках своей легенды – изображать переводчика. Хуже, если легенда была лишь для поезда, а в Москве эта пара рассталась или вся троица тоже, и теперь каждый занялся своим делом, своим направлением. И тогда можно ее упустить. Овсянникова уже потеряли, не упустить бы и этого американца. Придется установить за ним наблюдение. Может быть, он с той женщиной поддерживает связь, и тогда удастся выйти и на нее, установить ее личность.
– Вот она, – вдруг громко прошептал Лапшин и замолчал.
Шелестов уставился на двух женщин, поправлявших прически возле большого зеркала. Очень похожие друг на друга и фигурами, и прическами. Только у одной волосы светлее и ростом чуть пониже.
– Вон та, которая пониже, – снова зашептал Лапшин. – Точно, это она. У нее глаза еще серые и очень светлые, даже немного неприятно ей в глаза смотреть.
Увидев вошедшего Буторина, Шелестов кивнул ему. И когда тот медленно проходил мимо, он шепнул:
– Уведи Лапшина. Он опознал тех двоих.
Осталось найти Платова и доложить ему об удачном опознании. Теперь нельзя спускать глаз с этих двоих, установить личности и начать изучать окружение, связи. И главное, понять, зачем они сюда пожаловали, с какой целью.
Проводив Лапшина в гостиницу и сдав его под охрану сотрудникам НКВД, Буторин вернулся в особняк на Спиридоновке. Заседание началось, и в буфете никого не было. Лиза увидела Виктора и улыбнулась. Но, спохватившись, вспомнив, что нельзя давать волю эмоциями и подчеркивать личные отношения, она собралась и сделала серьезное лицо.
– Виктор Алексеевич, вы? Хотите кофе? У нас сегодня замечательный кофе в зернах и совсем не пережаренный.
– Нет, не надо. Спасибо тебе, – попытался улыбнуться Буторин, поняв, что разговаривает с девушкой слишком сухо, официально. – Лиза, мне нужна твоя помощь, только ты не пугайся, хорошо? И пообещай, что никому ни слова о нашей с тобой тайне не скажешь!
– Ой, вы меня пугаете! – Глаза у буфетчицы стали напряженными, хотя она и пыталась улыбаться. Пальчики стали теребить краешек белого накрахмаленного передника. – Вы, наверное… вы из НКВД, да?
– Да, Лиза, но не стоит об этом говорить, – постарался ответить с улыбкой Буторин. – Тем более так громко. Лиза, я сейчас тебе покажу фотографию, только ты не пугайся. Ты же храбрая девушка! На этом фото человек, и ты мне должна рассказать, он не пытался с тобой наладить дружеские отношения или еще более близкие, оказывал тебе знаки внимания, что-то предлагал?
