Три часа ночи.
Всего лишь сон.
Я снова заворачиваюсь в одеяло, размышляя о незнакомце и порицая себя за смехотворные фантазии. О боже, мы даже ни разу не разговаривали! Глупо так на нем зацикливаться.
Но это не мешает мне продолжать видеть его в своих снах. Там он занимается обыденными делами. Он управляет лодкой, плывет, пьет кофе. На серебряном кольце каждый раз появляется блик, когда солнечный свет касается его, а темные глаза впиваются в мою душу, как будто он видит меня насквозь. Как будто он знает обо мне все. Каждый раз я просыпаюсь почти бездыханной.
Это немного пугает.
Это волнует.
После двух ночей прерывистого сна, дождя и странных видений Финн и я перебираем вещи из моей кладовой, склонившись над коробками. Кипы мятой одежды были разбросаны вокруг, возвышаясь на полу, словно горы. Дождь стучал по окнам, утро было сумрачным и серым.
Я беру в руки белый кардиган.
– Не думаю, что в Калифорнии мне пригодится много теплой одежды, да?
Финн мотает головой.
– Не сомневаюсь. Но на всякий случай захвати с собой парочку. Мало ли что.
Я кидаю кофту в стопку с вещами, которые хочу оставить. В этот момент я замечаю, что пальцы Финна дрожат.
– Почему у тебя трясутся руки? – спрашиваю я, уставившись на него.
Он только пожимает плечами.
– Не знаю.
Я смотрю на него с сомнением, как и всегда, когда замечаю некие отголоски проблем.
– Ты уверен?
Он кивает.
– Определенно.
Я стараюсь больше не акцентировать на этом внимание, хоть тревога и оставляет легкий осадок. Очевидно, я не смогла уберечь его от гибели мамы, но я делаю все от меня зависящее, чтобы защитить его от прочих опасностей. Сложно иметь с таким дело, но если у Финна получается нести его бремя, то я уж точно справлюсь со своим. Я поднимаю следующий свитер и сразу бросаю его в кучку с ненужными вещами.
– Когда переберем мое, перейдем к твоим вещам, – резюмирую я.
Он согласно кивает.
– Точно. А потом займемся мамиными.
От этой мысли у меня сводит желудок. Ни за что на свете, даже во имя идеи о том, что нужно жить дальше, я не соглашусь на это.
– Папа нас убьет, – отвергаю я его предложение.
– Твоя правда, – он соглашается, протягивая мне кофточку с длинным рукавом, чтобы я положила ее к нужному. – Но может, ему просто нужен небольшой толчок? Два месяца прошло. Ей больше не пригодятся туфли у задней двери.
Он прав. Больше они ей не пригодятся. Как и ее косметика, разложенная на туалетном столике, или последняя книга, которую она оставила страницами вниз около своего кресла для чтения, чтобы не потерять нужную страницу. Она никогда не дочитает эту книгу. Но будучи честной по отношению к отцу, я бы тоже не осмелилась пока выбрасывать ее вещи.
– И все же, – отвечаю я, – это его дело. Не наше. Мы уезжаем. А он останется один на один с воспоминаниями о ней. Не мы.
– Вот поэтому я и обеспокоен, – говорит мне Финн. – Он останется здесь, в этом огромном доме, совсем один. Хотя нет, не совсем один. В окружении мертвецов и воспоминаний о маме. А это даже хуже.
При мысли о том, как я ненавижу оставаться одна, а в нашем доме – в особенности, по моему телу проносится дрожь.
– Может, поэтому он и хочет сдать гостевой домик? – предполагаю я. – Чтобы не оставаться в одиночестве?
– Возможно.
Финн поднимается и включает музыку, я позволяю рокочущему басу наполнить молчаливое пространство комнаты, пока мы сортируем мои вещи. Обычно наше молчание не такое уж напряженное, его не нужно чем-то заполнять. Но сегодня я не могу найти себе места. Напряженная. Встревоженная.
